«Альтинг создал Землю Ночи для яртов, — подумал Олми. — Он не видит между нами никакой разницы».
Будто бы привыкая к необычайному давлению теневых ресничек, тело снова послало сигналы страха, затем простого, детского удивления и наконец усталости. Голова Олми мотнулась на плечах, и он почувствовал, что его тело спит, хотя разум оставался бодрым. Все мышцы покалывало, словно они отключились и не желали отвечать на пробные приказы.
Сколько времени прошло — если здесь вообще было время, — он определить не мог. Покалывание прекратилось, и телом снова стало возможно управлять. Олми поднял голову и увидел новую долину, на этот раз с гигантскими фигурами. Если та шкала, которую он принял в начале путешествия, все еще имела отношение к действительности, эти монолитные скульптуры, или формы, или существа — чем бы они ни были — располагались на расстоянии двух или трех километров и возносились на несколько сот метров вверх. Они были так причудливы, что Олми понял: он разглядывает их периферическим зрением, избегая смятения, которое бы возникло, смотри он прямо на них. Хотя внешне формы и выглядели приблизительно как органические — сложные изгибы, складки того, что могло бы напоминать ткань, сложившуюся под силой гравитации, некая многосторонняя симметрия, — они просто не поддавались анализу.
Много раз Олми испытывал провалы зрительного восприятия, когда он смотрел на какой-нибудь предмет в своем доме и не сразу его узнавал, а из-за приглушенного освещения и непривычного угла зрения не мог определить, что это такое. В подобных случаях он ощущал, что сознание выдвигает гипотезы, отчаянно стараясь сопоставить их с тем, на что в упор смотрели глаза, чтобы прийти к какому-либо обоснованному заключению и так действительно разглядеть предмет. Много раз такое происходило с ним на Ламаркии, особенно с предметами, которые встречались только на этой планете.
Здесь же у него не было предшествующего опыта, не было памяти, физической подготовки или знакомства с тем, что приходилось наблюдать, так что Олми не видел ничего здравого, ничего, чему можно было бы дать название, с чем он мог бы себя соотнести. Не сразу он осознал, что это, может быть, тоже трофеи, оставшиеся от встречи альтинга с яртами.
Олми плыл вдоль рядов причудливых моделей, неудачных попыток копирования и осознания, очень напоминавших галерею предметов и явлений вокруг «Редута» — то, что представляла собой Земля Ночи. Люди подошли с юга, ярты — с еевера. И к тем, и к другим альтинг применил одни и те же грубые инструменты, чтобы либо соединить их в собственном существовании, либо найти новый способ изучить их непохожесть. И те, и другие были настолько чужды альтингу, что возможность понимания исключалась.
Боль — одно из чувств, позаимствованных у сознания Олми и рассеянных по дороге. Ощущение разъединения, нежелательной перемены. Альтинга обеспокоило вторжение; в Земле Ночи не было зла, не было преднамеренного уничтожения. Олми неожиданно понял, что пыталась объяснить ему Енох, и превзошел ее понимание.
Моноблок совершенного порядка подвергся вторжению пространства, главным свойством которого были разобщенность и противоречие. Должно быть, это очень болезненно. И теперь порядок засасывался, как газ в вакуум, в их пространство — а Енох вместе с Гильдией открывателей врат все для этого подготовили. Они позволили распахнуться в ином пространстве хищной и кровавой пасти голодной вселенной, нуждающейся в ускорении и завершении.
Но эта гипотеза не приоткрывала завесу над вопросами понимания или общения. Олми не начал немедленно анализировать грубые эмоциональные взрывы иного сознания, божественного или какого бы то ни было другого; альтинг ничуть не являлся постигаемым сознанием. Он представлял собой всего лишь чистый и необходимый набор качеств. Он схватывал человека, управлял им, но в буквальном смысле ни к чему его не мог применить. Как и все остальное здесь, альтинг не мог ни анализировать, ни поглотить Олми. Он не способен был даже распространиться в прошлое по его мировой линии, ибо существование Олми закончилось с приобретением нового тела.
Так вот почему он не встретил призраков самого себя! Физического прошлого у него почти не было. Иначе альтинг выбросил бы его в эту долину, лишенную смысла и назначения, как еще один кусок выветренной горной породы, еще более странный и обескураживающий, чем все остальные.
Олми изогнулся — тело стремилось вырваться на свободу, как зверь из клетки. Несмотря на все усилия, человека захлестнула паника. Внутри себя он ни на что не мог ориентироваться, даже его «я» невозможно было четко определить.
Все сделалось размытым, смешалось, будто бы его раздавил невероятных размеров палец и не осталось никаких контуров. «Я нигде нет имени двигаюсь нет будущего».
Он крутился и дергался, стремясь обрести свой центр. Фигуры, взгроможденные на горные цепи по обе стороны, будто заинтересовались его усилиями. Олми чувствовал их внимание, и оно ему не нравилось. Они словно сдвинулись с места, очень медленно, но все же приближаясь к нему сквозь астрономическое время.
Если бы опухоль конфликтующих порядка и хаоса могла заново себя определить, возможно, эти неподдающиеся осознанию монолиты, эти боги, лишенные поклонения, и неосуществленные подделки тоже смогли бы получить свое место.
Паника исчезла. Сигналы прекратились.
Он подошел к концу. Он погрузился в то минимальное состояние, которого жаждал. Он не думал ни О прошлом, ни о будущем, ничего не терял, ничего не приобретал.
Я — часть общества или был ею, на самом деле не принадлежа ему Это имя — Олми Ап Шеннен Любивший многих любимых и любимый немногими В контакте ни с чем вовне Вне контакта ничто Древо, вырванное с корнем.
Пламенеющий обод бреши стал разгораться. Подвешенная и лишенная цели фигурка, захваченная в реснички вероятностей, сохраняла необходимую форму и волю, чтобы этим заинтересоваться, — фигурка обратила внимание, что по сравнению с прежними размерами брешь сильно уменьшилась и потемнела, а полыхающая вокруг полоска значительно расширилась. Она напоминала грандиозное солнечное затмение с кровавой короной.
Верность и любовь вырваны с корнем.
Сам язык угасал, пока лишенная цели фигура не начала видеть лишь образы — пьянящий иной мир, отрезанный, недоступный, лица прежних людей, некогда любимых, некогда успокаивающе близких, ныне же мертвых и не имеющих призраков.
Не способный видеть даже призраки вырванного с корнем прошлого.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});