Читать интересную книгу "Жизнь замечательных времен. 1970-1974 гг. Время, события, люди - Фёдор Раззаков"

11 июня аврал случился на съемках многосерийного телефильма (13 серий) "Хождение по мукам", который по заказу Гостелерадио снимал на "Мосфильме" Василий Ордынский. Работа над картиной началась в конце июня 72-го. Однако уже через полтора месяца работа встала — Ордынского свалил инфаркт. Простой продолжался аж 5 месяцев, после чего съемки вновь возобновились. Они шли пять месяцев, пока из строя внезапно не выбыл еще один участник съемок — на этот раз исполнитель роли Телегина Юрий Соломин. Будучи на гастролях в Киеве, он играл премьерный спектакль "Пучина" и прямо на сцене почувствовал дикие боли. Его буквально вынесли на руках коллеги, погрузили в карету "Скорой помощи" и отправили в больницу. Оказалось, что у него не просто аппендицит, но и перитонит. Артиста немедленно прооперировали, и в течение двух месяцев он вынужден был находиться на больничной койке. Естественно, ни о каком участии в съемках речи быть не могло, и съемочной группе фильма "Хождение по мукам" вновь резко пришлось менять все свои планы.

В отличие от Юрия Соломина, у Людмилы Гурченко в те дни все ладится: после длительного актерского простоя она теперь снималась сразу в трех фильмах ("Дети Ванюшина", "Открытая книга", "Старые стены"), причем в последнем играла главную роль, чего с ней не случалось около десяти лет. 12 июня Гурченко приехала домой со съемок в прекрасном расположении духа. Дома ее встретил отец, приехавший к дочери из Харькова. Далее послушаем рассказ самой актрисы:

"С утра папа принял горячую ванну, как всегда. Я его накормила, расспросила о работе, о здоровье… Папа был "радый", что я с ним, что я наконец-то приехала.

Он попросил сделать музыку потише.

— Што ето теперь за музыка? Так гремит…

— Папочка, это опера "Иисус Христос". (Премьера рок-оперы Эндрю Ллойд Уэбстера "Jesus Christ Superstar" состоялась в Нью-Йорке 20 октября 1971 года и до России добралась на магнитных лентах с некоторым опозданием. — Ф.Р.)

— Як, опера про бога?

— Да, американская рок-опера.

— Во, што уздумали американцы. И ув опири до бога добралися!

Это его очень заинтересовало. Папа, порозовевший после "бани", в сатиновых трусах до колен, сидел на хрупком старинном диванчике. Над головой висел "слесарь", на руках у него сидел Эдик (карликовый пинчер. — Ф.Р.), на стол я поставила перед ним молоко и мед. Папа жадно слушал эту странную музыку. Я ему говорила, о чем идет речь, и ждала, что ему это вот-вот надоест. А папа все слушал и слушал.

— Уничтожили хорошага человека, як моего брата Мишку… Я етага Иуду на куски бы порезав. Загубили душу христианскую…

Потом он лежал на моей кровати с Эдиком.

— Да! Дочурка, дай я запишу названия картин. Расскажу про твои фильмы Чугуну, Партизану. Память стала не та, усе не то… Так. Есть. Записав. Да-а, што-то я тебе усе хотев сказать… А! Во што. Не те, не те роли ты играешь, дочурка, не те. Усе яких-то… словум, не то. Тибе бы щас хорошую роль — оборонную! Вот ето було б дело.

— Да вот, папа, в этом фильме — "Старые стены" — я играю… не оборонную, правда. Хотя для меня она "оборонная". Не знаю, как играть директора? То ли я делаю?

— Якого директора? Настыящего директора? Ну, дочурка, ето ни к чему. Люди не поверять. Не. Хто режиссер?

— Трегубович. Виктор Иванович.

— Иванович? Значит, наш, смоленский. Як мой брат Иван. Да-а. Я б на его месте не рискнув. Ето як билет щастливый в игре вытянуть — большой риск. Смелый парень. Сколько ему лет?

— Столько, сколько мне.

— Ну, ще молодой. Хай рискуить.

— Пап, тридцать семь лет — это уже совсем не молодой…

— Дочурка, як ты считаешь, если ты з етим директором справисся, "народную" дадуть?

— Опять? Я ж тебя просила, папа…

— Мне так хочется, дочурка, дожить до "народной". Народная актриса! Значит, ее, дочурка, увесь народ любить…"

К сожалению, отец Гурченко не дожил до того момента, когда его дочери присвоили звание "народной", — это была их последняя встреча. Впрочем, не будем забегать вперед.

В тот же день 12 июня в Москве, на Новодевичьем кладбище, состоялись похороны пяти летчиков, погибших девять дней назад во Франции во время демонстрационного полета в Ле-Бурже. Советские газеты хоть и писали об этой трагедии, но очень скупо, как бы сквозь зубы. О причинах катастрофы ничего не сообщалось, лишь приводились некоторые странности в ходе расследования причин трагедии: например, говорилось о том, что "черный ящик" был найден в саду одного из домов в Гусенвилле, но он был уже кем-то (!) вскрыт и фотопленка засвечена, а магнитофонная лента исчезла. Власти обратились к жителям города вернуть похищенное, но на этот призыв так никто и не откликнулся. Стоит отметить, что до этого случая нечто подобное в Ле-Бурже уже происходило: 4 июня 1967 года разбились французский самолет и американский вертолет.

14 июня в Мосгорсуде был объявлен приговор Александру Столярову, полгода назад вздумавшему повторить путь маньяка Ионесяна, больше известного под прозвищем "Мосгаз". Как мы помним, в сентябре-октябре 72-го Столяров под видом сантехника технадзора проникал в квартиры пожилых москвичей, убивал их и грабил. Таким образом от его рук погибли две женщины. Несмотря на то что Столяров чистосердечно признал свою вину и даже оказывал помощь следствию, суд приговорил его к высшей мере наказания — расстрелу.

15 июня на "Мосфильме" состоялось заседание худсовета, на котором обсуждались кинопробы, представленные Андреем Михалковым-Кончаловским к его будущему фильму "Романс о влюбленных". Как мы помним, подготовительный период у фильма начался в декабре 72-го, но в начале марта следующего года был приостановлен из-за болезни Кончаловского. Он проболел до 6 мая, после чего вновь началась активная работа. Актриса на главную женскую роль (Таня) была найдена одной из первых — Елена Коренева, а вот с героем (Сергей) были сложности. За это время перепробовали несколько десятков молодых и перспективных актеров, но никто не устроил Кончаловского. Пока наконец на съемочной площадке не появился актер МХАТа Евгений Киндинов. Его режиссер и выбрал. Однако в июне случилось непредвиденное: Киндинова выбрал на главную роль в своем фильме и режиссер Александр Митта (он. собирался снимать мелодраму "Москва, любовь моя"), и в возникшей ситуации требовалось вмешательство третейского судьи — художественного совета. На его заседании от 15 июня Кончаловский взывал: "Киндинова утвердили на главную роль у Митты. Но я полагаю, что у нашей группы есть приоритет, мы первые пригласили Киндинова сниматься. Сам Киндинов из двух картин выбрал нашу. Я прошу художественный совет помочь нам отвоевать актера. Пять месяцев мы его искали, а до съемок — две недели…"

Просьба Кончаловского не осталась без внимания: Киндинова оставили за ним, а Митта пригласил в свою картину Олега Даля. Но тот тогда снимался в 5-серийном боевике "Вариант "Омега" и совмещать два фильма был не в состоянии. Тогда возникла другая кандидатура — Олег Видов, который был суперпопулярен и к тому же имел за своей спиной жену — дочку генерала КГБ, близкой подругой которой была сама Галина Брежнева. Шутники даже подкалывали Митту по этому поводу: дескать, теперь фильм у тебя будет "видовой".

Тогда же Кончаловский нашел для своего фильма и композитора — Александра Градского. Причем возникла эта кандидатура совершенно неожиданно, с невольной подсказки композитора Мурада Кажлаева, который в первоначальном варианте должен был писать музыку к фильму. Однажды он повел Кончаловского в Дом звукозаписи, чтобы показать ему певца, который по своим голосовым данным наиболее близко подходил к задуманной Кажлаевым музыке "Романса…". Через окошко аппаратной они увидели длинноволосого юношу, который в эти минуты записывал свои рок-песни (как мы помним, Градский в те годы возглавлял рок-группу "Скоморохи", параллельно учась в Гнесинском, на оперном факультете). Но когда ему сообщили, что по его душу пришли два именитых человека — режиссер и депутат Верховного Совета (Кажлаев был еще и секретарем Союза композиторов), он проявил завидное спокойствие и попросил их… подождать, пока он не закончит со своими делами. Гости удивились, но просьбу юноши выполнили.

Ждали они его больше сорока минут. Первым не выдержал Кажлаев, который с кавказским темпераментом заявил: "Это издевательство! Почему мы должны его ждать?" Он уже повернулся, чтобы уйти, но Кончаловский схватил его за локоть. Довод режиссера был веским: "Мурад, почему мы должны уходить, если уже столько времени прождали? Дело важней эмоций". Кажлаев согласился задержаться еще на несколько минут. К счастью, их вполне хватило Градскому, чтобы окончательно разделаться со своими делами и выйти к гостям. Правда, Кажлаев разговаривать с ним уже не мог — настолько был зол на парня. Поэтому говорить пришлось одному Кончаловскому. Итогом того разговора стал следующий результат: Градский согласился спеть песни, которые Кажлаев собирался написать к ленте. Встретиться договорились через пару-тройку недель. Но потом случилось неожиданное.