Читать интересную книгу Скуф. Маг на отдыхе 4 - Максим Злобин

живущего на планете. Как анонс какого-нибудь изобретения, например, объявление войны или заключения мира между странами. Смешно, страшно, грустно, весело, правильно, неправильно, да похер… на всё то, что резонировало в такт человечеству, человечество тут же отвечало мемами. Целой волной мемов! И вот, хочешь ты того или не хочешь, свежая новость настигала тебя в самых неожиданных местах, будь то паблик о кулинарии, подкаст о рыбалке или детская передача с ростовыми куклами.

И вот спустя столько лет Чао сам стал меметичен.

Круто?

О, да!

Но ещё очень страшно. Страшно, что пятнадцать минут славы вот-вот закончатся, кто-то придёт и всё отберёт, потому что, нечего, хватит. А значит, нужно продолжать! Срочно продолжать!

Пускай и проспиртованный в соджу, но мозг Чао заработал совсем по-другому и сделал совсем другие выводы.

Скуфидонская не обуза. Скуфидонская — это его билет на пьедестал. Следующий клип, который выйдет без неё, обязательно стрельнет. Но стрельнет он лишь потому, что всем будет интересно, а куда, собственно говоря, делась эта белобрысая гайдзинка? Пойдут размышления, пересуды, споры и новая волна мемов.

Пятнадцать минут славы развернутся в полчаса.

Но с третьего клипа, увы и ах, пойдёт стремительное затухание интереса к «KIMCHI BOYZ».

Чао хоть и был в какой-то мере инфантилен, это вообще свойственно людям, которые разделяют творчество и бизнес, но слишком хотел преуспеть. А если хочешь преуспеть: разбирайся, вникай, понимай.

Вот он и понял уже давным-давно, что конкретно сейчас, в эру цифрового шума, всем абсолютно плевать на его музыку и его талант. Слушатель не только слушатель, но и зритель. Ему нужна история. Ему нужна упаковка.

А Чао теперь, в свою очередь, нужна Ирина Скуфидонская.

— Пожалуйста, Лунтоу, — юный кей-попер упал перед Сю на колени.

— Это неразумно. Ты подвергаешь риску всю операцию.

— Наоборот! Наоборот, Лунтоу! — молодой певец старался изо всех сил. — Ну разве станет Скуфидонский подозревать кого-то из нас в том случае, если его родная сестра уедет с одним из нас в Сингапур⁈ Сама, по доброй воле! Будет созваниваться с ним каждый день, открытки слать, приветы передавать, да и вообще светиться в медийном пространстве!

— Хм-м-м…

Когда Чао было что-то действительно нужно, он умел становиться убедительным.

— И ещё, Лунтоу! С её помощью мы можем выйти на мировой уровень! Мы сможем оказывать влияние в любой стране на ваш выбор и дотянуться до любого из правителей! Вы же понимаете, что совсем скоро мы можем организовать концерт в Кремле и пригласить в ложу Его Величество⁈

Довод был хорош. Что первый, что второй.

К тому же.

Судя по вчерашнему разговору с Гордеем, Василий Иванович уже подозревает сингапурцев и будет продолжать копать. А лопаты у Скуфидонского, как выяснил вчера один из клановцев, весьма острые.

— По доброй воле, — поднажала на слова Сю. — Если только по доброй воле.

— Спасибо, Лунтоу!

* * *

— Крок-мадам!

— Да, блин! Да какого хрена так рано⁈ Видел я в гробу и крока, и мадаму, и всех их вместе взятых! Ну, честное слово, ну как так можно-то⁈ За что мне это, скажи на милость⁈ Почему⁈ Где я в жизни ошибся⁈ Почему это происходит именно со мной⁈

— Крок-мадам, — спокойно повторила официантка, положила чек на раздачу и вышла в зал.

— С-с-с-сука, — прошипел Алёшин. — Ненавижу, — и двинулся к холодильнику.

На часах было девять с одной минутой. Заведение вот только открылось, и сейчас, по идее, было любимое время для лысого повара. Единственные полчаса в сутки, во время которых он мог хотя бы сымитировать нормальную жизнь и ненадолго обмануть самого себя. Тем, что счастлив. Тем, что живёт, а не выживает. И тем, что впереди есть хоть какая-то надежда.

Во-первых, эти полчаса Александр Борисович Алёшин проводил сидя. И это уже само по себе из ряда вон, остеохондроз, протрузии и мужской варикоз, разом вылезшие ещё до тридцати, не дадут соврать.

Во-вторых, в эти полчаса Александр Борисович Алёшин пил свой утренний кофе, и накидывал чек-лист дел на грядущую смену. И не столь ему нравился кофе, сколь осознание того, что эту чашку он заварил себе не сам.

Эта мутная бурдинушка — единственное, что кто-то сделает для него за весь день. Во всё оставшееся время именно он будет делать что-то для всех остальных.

И вот!

Нежданный ранний гость отобрал у Сан Борисыча эту его единственную радость жизни.

— С-с-с-сука, — вновь прошипел повар и пошёл готовить. — Сраный крок-мадам.

Для изготовления сэндвича, который по меню завтраков стоил чуть менее двухсот рублей, Сан Борисычу было необходимо испачкать примерно половину кухонной посуды. А заодно выполнить столько же телодвижений, сколько нужно для того, чтобы полноценно накормить столик из четырёх людей.

Но сыну владельца кафе, этому великовозрастному дебилу, отдыхавшему в отличие от лысого повара в Париже, блюдо очень нравилось, и потому, несмотря на мольбы Алёшина, крок-мадам оставался в меню. Придавал заведению аристократичности.

— С-с-с-сука, — шептал Алёшин, обжаривая куриную грудку.

— Ненавижу, — рычал он, заваривая в водовороте кипятка пашот.

— Дьявол! — зло рявкнул он, поставил готовый сэндвич на раздачу и долбанул ладонью по звонку для официантов. — Да лучше бы я в Ад провалился!

Никогда в жизни желания Александра Борисовича Алёшина, которые он смел озвучить вслух, не сбывались. До сего дня…

— Алееешшшшин? — услышал он мурлыкающий голос.

Прекрасно понимая, что в его фамилии не было ни одного звука, на котором можно мурлыкнуть, Александр Борисович совершенно точно различил в вопросе подобные нотки.

Голос вибрировал, отдаваясь где-то в глубинах поварского организма. И хотя на абсолютно пустой к этому часу кухне никаких голосов звучать не могло, Алешин не испытывал паники.

Скорее любопытство и какое-то приятное внутреннее волнение.

— Кто тут? — спросил он.

— Алееееешшшииин, — повторил голос, уже не спрашивая, а утверждая.

А после этого на кухне повалил красный дым!

Глава 14

— Василий Иванович, но ведь, наверняка, можно всё это как-то распутать, — сказала Стеклова, разливая чай. — У вас же связи есть. И в Канцелярии, и в минобороны, и…

— Не в этот раз, — отрезал я.

И как-то даже сперва разозлился, что альтушки лезут не в своё дело и советы мне свои советуют. А потом вспомнил, что дело-то и их тоже касается. В той же степени, что и меня самого. Мы же в одной лодке, и