К этой категории скоро буду относиться и я.
Владелец Честерса смотрит вверх.
Я стою глубоко в тени крыши, набросив легкий гламур, — новая способность, которую я пока еще только тестирую, пытаясь сделать свое лицо более терпимым для нее.
Я сосредоточенно проецирую сюда абсолютное полотно ночи и пустоты, чтобы он меня не увидел.
Он смотрит прямо на меня, и лицо его принимает надменно-наглое выражение, но он выглядит так практически всегда. Я уже прихожу к выводу, что он мог ощутить возмущение на крыше, но не мог увидеть меня, и тут эта сволочь высокомерно мне кивает.
Волна ярости омывает меня — густой, насыщенной, обволакивающей ярости, и на несколько секунд я оказываюсь в темном месте, где только лед, злоба и запустение, и мне там нравится. Я рад, что становлюсь принцем Невидимых. Я рад открывшейся силе.
Я говорю: да будет война.
Запрокидываю голову и перебрасываю гриву волос через плечо. Обрезать их бесполезно. Я сплю, просыпаюсь, и вся шерсть снова на месте. Я поднимаю лицо к луне и жадно вдыхаю. Мне хочется упасть на четвереньки и завыть, как воет дикий зверь, пьяный от голода и силы, зверь, который может трахаться дни напролет без передышки, если сумеет найти кого-то достаточно выносливого для такого марафона. Я хочу зазвенеть луне, как Невидимый, и услышать в ответ ее звон. Я чую запах желания, секса и голода, и все это так чертовски сладко — человечество, которое созрело для жатвы, для игры и для еды! Я поправляю член в джинсах. Болезненно твердый. Ага, а Земля круглая.
Снова смотрю вниз, и мои глаза сужаются. Сапоги покрываются инеем. По крыше расползается белый круг — радиусом футов пятнадцать. Я широкими шагами иду к краю крыши, и снег хрустит под ногами. Я следую за ними вокруг здания. Все будет намного проще, когда мне не придется идти пешком.
Он совсем не тот, кем притворяется рядом с ней.
Я все время за ним наблюдаю. Я буду рядом, когда он перестанет притворяться. Я буду ее бронежилетом, ее щитом, ее гребаным падшим ангелом, хочет она того или нет. Он притворяется почти человеком. Человек он не больше, чем я. Он притворяется милым, словно с ним безопасно находиться рядом, словно клыки у него просто так, для виду. Ровно до того момента, когда это становится не так.
Дьявол в деловом костюме, он пользуется своим временем, собирает информацию, обдумывает ее, а когда принимает решение, молоток опускается, и все, кто раздражал его, противостоял или просто не так дышал, — умирают.
Ее не минует такая судьба. Он никого не пощадит. Его волнуют только он сам и ему подобные.
Она считает, что он не зверь, как Бэрронс. Что он более цивилизован. Она права, лоска у него больше. Но от этого он становится только опаснее. С Бэрронсом ты ожидаешь большой подставы. С Риоданом не понимаешь, чего и ждать.
Он ведет себя с ней так, словно ей четырнадцать, а он нормальный взрослый, который взял ее под крылышко. Словно ему нужны ее навыки детектива, как Бэрронсу нужна была Мак, и она, как и Мак, на это ведется. Он выкладывает костяшки домино так, чтобы они легко посыпались, когда он решит их толкнуть, он бережет энергию, чтобы не пришлось охотиться за ней, когда он решит ее убить.
У таких ублюдков для женщин отведена лишь одна роль. А она еще недостаточно взрослая. Пока. Я не могу решить, что хуже — то, что он убьет ее, пока она не выросла, или дождется и сделает ее одной из бесконечного ряда своих любовниц.
Она не из тех, кому место в этом бесконечном ряду. Такую, как она, можно встретить единственный раз в жизни. И если облажаешься с ней, тебя ждет особое место в аду.
Она вдруг уносится от него далеко вперед. Она злится. Я улыбаюсь.
Вытаскиваю нож, завожу руку за плечо и чешу им спину. Кровь щекочется. Я вздыхаю с облегчением, но это ненадолго. И спать хреново. Спина зудит все время, а человеческие лекарства на меня не действуют. Я выгибаюсь, чтобы удобнее было чесаться.
Нож с глухим звуком натыкается на кость. Я пилю ее зазубренным лезвием, но не могу добиться нужного угла. У меня нет друзей, которые были бы мне рады, нет никого, кто предложил бы помощь. Я пытался уговорить папу отрезать их с моей спины. Он сказал, что они соединяются с позвоночником и это меня убьет. Я не верю. Ничто меня не убьет. А они зудят. И я хочу отделаться от них почти так же сильно, как начинаю хотеть ими пользоваться.
Хреновы крылья.
Как все забавно вышло. Дэни убила принца Невидимых, чтобы спасти Мак, а я превращаюсь в его замену. Но это не ее вина. Мак виновата. В том, что ее нужно было спасать. Позже она заставила меня съесть то, к чему я в своем уме ни за что не прикоснулся бы.
Интересно, будут ли мои крылья такими же огромными, как у Крууса. И каково это будет — лететь в ночном небе с ним и двумя остальными. Иногда ко мне приходят видения о том, как мы, четверо, кружим над городом, черные крылья взбивают воздух, заполняют небо, окутывают мир. Я слышу звук, который издаем мы четверо, звон из глубины наших тел. Есть особая песнь принцев Невидимых, от которой стынет кровь, иногда она звучит у меня в голове, когда я сплю. Зов Дикой Охоты горит в моей крови.
Я возвращаюсь к углу маленького кирпичного здания, на крыше которого стоят тепловые насосы, и трусь спиной об угол, чешусь, наблюдая, как они движутся в направлении металлической двери прямо в земле.
Он поравнялся с ней, и теперь они идут рядом.
Она скользит сквозь ночь. Он пробивается, как боксерская перчатка с лезвиями на костяшках. Там, где проходит она, мир становится лучше. Он же оставляет кровавые следы и кладбища костей.
Он поднимает дверь, свет рвется из дыры в земле, и она спускается — мой ангел спускается в грязный ад.
Он приседает на корточки на краю и смотрит ей вслед. На секунду мне становится видно настоящее выражение его лица.
От которого мороз пробирает даже такую ледяную тварь, как я.
Мне знакомо это выражение. Я видел его на собственном лице.
А потом этот сукин сын смотрит вверх, на меня, и в этот раз я не сомневаюсь в том, что он меня видит. Он смотрит прямо на меня и с издевательской улыбкой склоняет голову. Я отвечаю холодным кивком, который говорит: «Да, да, я тоже тебя вижу. Берегись».
Я не могу понять, настоящее ли то, что он мне показал, или это одна из его игр. Его не зря называют мастером манипуляций. Бэрронс проламывает головы. Риодан выворачивает их наизнанку.
Бэрронс тебя выпотрошит. Риодан заставит выпотрошиться самостоятельно. Он нажимает на кнопки и тянет за ниточки, дирижируя ситуацией по личному, холодному плану социопата.
Мне больше нравилось думать, что он собирается просто убить ее.