то учителем, то мастером. В группе отрабатывали технику некоторого необыкновенного дыхания, медитировали, молчали. Кирилл Тимофеевич рисовал мистические портреты каждого участника, делал предсказания, давал советы.
– Он брал с каждого деньги, не то чтобы непомерные, а все же на круг выходило за один день, как у меня за полмесяца. Дело не в деньгах… Но все же деньги что-то меняют, так ведь?
Алексей не встревожился, доверял всему, чему доверяла жена. Когда Катя рассказывала о Тимофеиче и его откровениях, Алеше становилось неловко: чем-то эти рассказы напоминали объявления потомственных ясновидящих и открытия британских ученых. Он не хотел обижать жену, которая относилась к подобным опытам с истовой серьезностью, но слушать без улыбки не мог. Катя чувствовала, что Алеша посмеивается над ее увлечением, давала себе слово больше ничего не рассказывать, но выдерживала не долго – радость и удивление ее переполняли, а душевная щедрость не позволяла радоваться одной.
Как-то она сказала, что берет недельный отпуск и едет вместе с группой в Воронеж. Где-то в пригороде Тимофеич на паях с еще одним гуру арендовал несколько коттеджей в доме отдыха для проведения лекций и «практик». Алеше эта идея отчего-то не понравилась сразу, но не из недоверия этим «целителям», а из беспокойства за жену. Жена возражала, мол, едет много людей, лично ей хорошо знакомых, учителя – степенные положительные люди, у всех при себе мобильные телефоны. А главное – ей это нужно и интересно. Возразить было нечего. С дороги и из дома отдыха она присылала веселые и нежные записочки, хотя ни словом не помянула, что, собственно, происходит на занятиях.
Через неделю жена вернулась. Во все время ее отсутствия Алеша места себе не находил и теперь видел, что тревожился не напрасно: жена переменилась до неузнаваемости. Она была здорова и невредима, но свет и радость ее покинули. Катя почти ничего не говорила, старалась не смотреть на мужа, отвечала через раз и невпопад. Алексей понимал, что с женой случилось нечто ужасное, причем случилось где-то в невидимом мире мыслей, куда ему нет допуска. Тебя кто-то обидел? Никто. Ты плохо себя чувствуешь? Давай позже. Может, сходим в театр? Невидящий взгляд в окно.
Наконец он не выдержал. Она должна немедленно рассказать, что происходит, дальше так продолжаться не может. Жена подняла на него глаза – едва ли не впервые после возвращения. Алексея поразило: это был взгляд незнакомого человека.
Жена говорила тускло, без интонаций, словно надиктовывала для самой себя. Во время «практик» они направляли сознание в «арканы». Алексей так и не понял, что это означает: то ли какие-то круги подсознания, то ли другие миры, сам черт ногу сломит. Он решил не отвлекать жену расспросами, пусть договорит до конца. Эффект погружения состоял в новом взгляде на себя. Куда уж тут без аркана. Катя помолчала, а потом вдруг обычным, живым голосом с болью сказала:
– Во время этой практики я ясно поняла, что тебя не люблю. Прости меня, пожалуйста, если можешь.
Алексей почувствовал себя так, как чувствует себя человек, которому только что сказали, что он неизлечимо, смертельно болен. Все, что минуту назад казалось важным, интересным, дорогим, теперь не имело значения, все потеряло смысл и ценность. Он видел рисунок обоев на кухне, где они разговаривали, и этот рисунок стал к нему совершенно равнодушен. Теперь его будет окружать такой мир? Наконец Алексей сказал:
– Катя. Я тебя люблю, ни в какое подсознание за этим ходить не надо: тут нет вопросов. Но держать тебя, нелюбящую, не стану. Если не любишь, если я тебе не нужен и тебе со мной плохо – давай расстанемся.
Видно было, что жене по-настоящему плохо, сердиться на нее он больше не мог. С месяц они оба блуждали, словно призраки в мире, лишенном реальности и радости. Но однажды, когда он, вернувшись с работы, умывался, Катя постучалась в дверь ванной, словно не могла дождаться, пока он выйдет сам. Со слезами сказала, что все-таки любит его – теперь она это знает точно.
И они зажили, как прежде. Точнее, зажили хорошо, потому что до «как прежде» не зажило. Во-первых, Алексей потребовал отказаться от посещений психологов-сектантов. Убеждал жену, что те напоминают зевак, которые вздумали провести настоящую хирургическую операцию, не умея отличить печень от грелки. Катя пыталась возражать, мол, он в плену стереотипов, но на сей раз Алексей был непоколебим. Поинтересовался, между прочим, платит ли Тимофеич налоги. Вновь погрустнев, Катя уступила. Теперь она читала еще больше – и про медитацию, и про дыхание, и почему-то фэнтези.
Во-вторых, в семье случились еще кое-какие перемены, на первый взгляд малозаметные. Как раньше, в доме жили цветы, Алеша и Катя не ссорились, гуляли, увлеченно разговаривали, ходили в театр, смеялись, обнимались. Но что-то жизненно важное потускнело или даже погасло. Что именно? Пожалуй, они оба утратили доверие к чувствам – и к своим собственным, и к чувствам другого. О любви больше не говорили, это стало неловкой темой, бестактным напоминанием о недавней катастрофе. Скажи теперь Катя, что любит мужа, он непременно вспомнил бы о случившемся и снова, в миллионный раз принялся думать: где, собственно, заканчивается правда и начинается лукавство? Если первое «люблю» было самообманом, а «не люблю» горькой правдой, могла ли жена влюбиться за две недели? Что означает ее второе признание в любви? Что она не хочет его терять? Что благодарна за счастливые три года? Или сочла свою нелюбовь временным помутнением? Черт, лучше не думать об этом.
Но по вечерам горела настольная лампа, играла тихая музыка, чайник выпускал клубы пара. Заглядывая в будущую детскую, Алексей видел, как жена, прилежно склонившись над листом, рисует цветными карандашами какого-нибудь забавного зверька. Все в мире вернулось на свои места. Мало-помалу теплота снова наполнила их дни и вечера. Возможно, доброты стало даже больше: ее усиливало чувство вины.
Правда, кое-какие мелочи, которые случались и прежде, теперь словно попадали под увеличительное стекло. Появятся – и маячат в поле зрения. То Катя попросит его говорить потише, хотя они вдвоем, никто не спит. То вдруг предложит отрастить длинные волосы. Зачем? Он выглядел бы с длинными волосами импозантно. Еще заметил Алеша, что Кате не нравится, когда он гладит ее по голове. Всякий раз ему казалось, что жена не вполне принимает его, по крайней мере в нынешнем виде. Объясняться по таким пустячным поводам было глупо, но каждое такое замечание или предложение он начал воспринимать – не подозрительно, нет, а как-то сразу терпеливо. Итак, отношения их делались все более добрыми и все менее супружескими.
И вот год назад в декабре Катя записалась на два тренинга. Тренинги проводила солидная фирма под руководством профессора Вадима Крэма. Тренеры сплошь доктора да кандидаты наук,