– Я сделаю все, что смогу, – ответила Анна, – но мне, Мадлена, это будет нелегко. Вы останетесь здесь, рядом со мной? – Королева теперь так же всецело полагалась на мадам де Фаржи, как прежде на Мари де Шеврез, дружба с которой снова расцвела благодаря переписке. Это герцогиня сообщила ей, что флот Бекингема вернулся в Англию после трех месяцев бесплодной осады фортов Ришелье и Ла-Рошели. По последним сведениям герцогини, он должен вернуться назад со второй экспедицией.
– Будьте мужественны, Мадам, – сказала де Фаржи. – Я буду рядом. Слышите? Кажется, он идет!
Людовик вошел в салон вместе с четырьмя придворными. Он медленно направился к жене, которая встала со своего кресла у окна и после некоторого колебания, которое он не мог не заметить, двинулась ему навстречу. При появлении короля все дамы из свиты королевы склонились перед ним в глубоком реверансе. А он чуть не повернул назад у самых дверей Анны. Ему не хотелось идти к ней, однако какое-то побуждение, слишком неясное и сложное, чтобы он мог его объяснить, толкнуло Людовика на этот неприятный для него шаг. Упреки королевы-матери не прекращались ни днем ни ночью, все его прошлые действия по отношению к Анне подвергались ядовитой критике, и целью этого безжалостного преследования было примирить его, хотя бы внешне, с королевой.
Сначала Людовик отказался и очень удивился собственной смелости, когда выдержал жестокий шторм разгневанных упреков, обрушившихся на его голову. Он довольно долго находился в отдалении от Марии Медичи и теперь вдруг обнаружил, что может ей противостоять, но это было, увы, только начало. Скрипучему материнскому голосу вторил его исповедник, побуждая короля проявить внимание к жене, которую он ненавидел и которая, как он знал, платила ему в ответ такой же ненавистью. Да еще выставила его глупцом перед Бекингемом и собственным братом. Вспомнив об этом, он уже почти отказал им обоим, но сопротивление отняло слишком много сил. Людовик почувствовал, как его черной волной охватывает депрессия, а Ришелье, который пришел бы к нему на помощь, заставив почувствовать себя правым и сильным, рядом не было. И Людовик уступил, угрюмо и недовольно, и отправился к Анне. У него, впрочем, кое-что было для нее припасено, что придавало ему уверенности: он только что услышал очень приятную новость и поспешил поделиться ею с матерью, которая тоже была очень довольна. Воспользовавшись этим, она уговорила сына встретиться с Анной и заверила, что он найдет жену полной раскаяния, жаждущей ему угодить и крайне удрученной его немилостью. Втайне Людовик надеялся, что она права. Он был бы очень рад увидеть свою жену смирившейся и удрученной, это удовлетворило бы его жажду мести. И, быть может, склонило к милосердию – если бы он вдруг почувствовал желание простить. Да и жизнь его, как не уставала твердить королева-мать, была одинокой. Если королева действительно изменилась, если она проявит немного тепла и внимания, – тогда, может быть, он станет встречаться с нею почаще, снимет установленные по отношению к ней ограничения.
Король пришел к Анне со всеми этими смешанными побуждениями и, как следствие, стал так сильно заикаться, когда заговорил, что был вынужден сделать паузу. Королева присела перед ним в глубоком реверансе, ее горящая рыжим огнем голова склонилась, и Людовик мог видеть белизну нежной шеи и сверкающую на ней застежку ожерелья. У женщин эротическими зонами называют изгиб шеи, углубления в нижней части спины – места, которые возбуждают мужчин и обычно скрыты от взгляда, – более стимулирующие, чем выставленная на всеобщее обозрение грудь, что тогда было модно. Но Людовик испытал лишь чувство отвращения, когда смотрел на жену сверху вниз. Сексуальная сторона брака вызывала у него ощущение неполноценности и отвращения к самому себе, что еще больше усиливало свойственные ему замкнутость и неуверенность. С женщиной приходилось быть решительным, инициативы ждали от него, и сам акт мог выполнить только он. И никогда он не доходил до таких глубин познания самого себя и своей неполноценности, как в те злосчастные минуты, когда пытался овладеть женщиной, склонившейся перед ним. Он протянул ей руку, она поднесла ее к своим губам, но не поцеловала.
– Приветствую вас, сир, – сказала Анна.
Король, как требовал этикет, помог ей подняться после того, как королева выразила свое почтение. Неловко уронив ее руку, он замер в нерешительности.
– Надеюсь, у вас все в порядке, Мадам, – сказал он наконец. Глаза короля блуждали по комнате, ни на секунду не задерживаясь на лице Анны.
– Все в порядке, сир, – ответила она. – Я счастлива видеть вас у себя после столь долгого отсутствия. – Тут король взглянул на нее: хотя слова были теплыми, тон голоса показался ему холодным и недружелюбным.
Королева почти не изменилась. Мать готовила его к встрече с бледной и павшей духом узницей, которая проводила ночи без сна, а дни – в слезах и безнадежной апатии. Но никогда еще Анна не казалась ему более красивой и менее покорной. Вид у нее был самый цветущий, а голубые глаза, обращенные на него, казались холодны как лед.
– Не присядете ли с нами, сир? Мы сочли бы это за честь. – Фраза звучала так сухо и официально, так безупречно корректно, что Людовик почувствовал себя посторонним, которому дают аудиенцию. Дамы из свиты королевы не сводили с него глаз, и его унылое лицо потемнело от неловкости. Он сделал жест рукой, и Анна повела его к двум креслам возле стола с заранее приготовленными вином и сладостями.
Придворные последовали за ними, держась поодаль. Когда король сел, Анна, расправив веером юбки, устроилась рядом с ним. После этого присутствующие могли свободно общаться между собой. Только мадам де Фаржи осталась возле королевы, как и обещала. Она молча молилась, чтобы хоть какая-нибудь искорка здравого смысла подтолкнула Анну улыбнуться Людовику, внести каплю оживления в их сухой, замирающий в паузах разговор.
Король отказался от вина, Анна – тоже. Он потихоньку грыз марципан и целыми минутами не произносил ни слова.
– Выезжаете ли вы сейчас на охоту? – задала вопрос Анна. Она чувствовала, как Мадлена, сидевшая рядом, мысленно требует от нее сделать над собой усилие, и королева, как бы с хорошей миной при плохой игре, решила попытаться. Охота была любимым занятием короля. Если плохая погода становилась помехой, стайки птиц выпускали в большом зале дворца, и король стрелял в них, не выходя за порог.
– Да, я выезжал вчера, и гонка получилась неплохая. Сегодня тоже. Но мне не хватает Ришелье, он хороший компаньон в погоне за дичью.
– Странное занятие для кардинала, – холодно заметила Анна, – почти такое же странное, как и руководство военными действиями.