считанные шаги.
— Ага, пришел, — громовым голосом приветствовал его Карлос. — Что это ты, голубчик, сегодня против обыкновения отсутствовал во дворце с утра?
— Вчера с вечера, Ваше Величество, я отправился к себе в Алькудию, — начал Годой, пытаясь по выражению темно-голубых и словно смотрящих в пустоту глаз короля угадать, действительно ли он уже знает о происшедшем в часовне или его вызов касается чего-либо другого.
Однако лицо короля с глазами, как у слепца, по-прежнему ничего определенного не выражало.
Мануэль уже собрался перевести все в шутку, как в следующее мгновение Карлос, освобождая первого министра от дальнейших мучительных раздумий и всяческих отговорок, нетерпеливо выпалил:
— Ладно, черт с ним, меня не интересует, что вы делали в своем дворце, но что это за болтовня, позвольте спросить?
— Какая болтовня? О чем вы, Ваше Величество?
— Вот, прочтите! — и король небрежно сунул Годою под нос какую-то бумагу.
Мануэль уставился в нее и против короткого ногтя короля прочел:
«Он предлагал мне, Ваше Величество, устроить у нас Директорию, на манер французской…»
Все сразу стало ясно. Годой даже не спросил об авторе, прекрасно зная, что такое мог написать только министр юстиции Мельчиор де Ховельянос.
— Одну минуту, Ваше Величество, — сказал Мануэль и, не поклонившись, выскочил из кабинета. Карлос Четвертый в недоумении пожал вслед ему плечами, но продолжал спокойно ждать. Он в общем-то и до этого не очень волновался, а теперь за одну минуту ничего страшного случиться не успеет. Втайне король все-таки глубоко надеялся на благополучное разрешение вопроса. Карлос привык к своему первому министру и ничего не хотел менять.
Мануэль стрелой летел к себе в кабинет, по пути бормоча проклятия в адрес этого черта Ховельяноса. «Вот ведь каналья, не я ли вытащил его из забвения и помог вновь оказаться на первых ролях в этом государстве! Вот она — благодарность человеческая».
У себя в кабинете Годой, несмотря на адский беспорядок, довольно быстро нашел черновик того письма, которое недавно послал министру юстиции, и с ним вновь побежал в приемную короля. Какая-то старая фрейлина, которую он едва не сбил с ног, только пискнула, словно мышь, и прянула в сторону. Мануэль ворвался в кабинет почти не запыхавшимся и точно так же, как за минуту до этого король, указал ногтем Его Величеству ту свою фразу, которая была истолкована министром юстиции таким вопиющим образом.
Король, хмуро глядя в довольно-таки аккуратно исписанный черновик, прочел:
— При существующей сегодня у нас в Испании форме правления мы можем достичь даже намного большего, чем французы со всем их так называемым демократическим устройством. Но впрочем, если вам угодно, мы можем организовать и у нас нечто вроде королевской Директории. Однако все это лишь пустые формальности… — король перестал читать и полным признательности взглядом посмотрел на своего любимца.
— Вы свободны, Мануэль, — Годой без лишних слов раскланялся и, уже на выходе услышал распоряжение Карлоса, громовым голосом данное королевскому секретарю. — Пригласите Ховельяноса и поживее.
Мануэль был уже достаточно далеко от приемной, когда до него донеслись ругательства Его Королевского Величества, никогда не стеснявшегося в выражении своих чувств:
— Все, больше ничего и никого не хочу слушать! Убирайтесь в преисподнюю, к черту на рога, куда угодно! Чтобы больше я вас не видел ни в Мадриде, ни в его окрестностях…
* * *
Всю следующую неделю Годой наслаждался миром и покоем, царившими и в королевской, и в его собственной семьях. По истечении недели он наконец получил от отца Варфоломея не только содержание всех трех доносов, но и множество дополнительных свидетельств, вполне достаточных для того, чтобы совершенно опорочить де Мускиса и Деспига в глазах Их Католических Величеств. Щедро оплатив работу своего верного слуги, Князь мира был несказанно доволен. Теперь у него в руках достаточно козырей против этой проклятой троицы, и он может в любой момент одним ударом отделаться не только от трех опаснейших врагов, но и снискать себе славу человека, указавшего этим инквизиторам их действительное место.
Насвистывая крамольную песню марсельского полка, ноты которой совсем недавно достал ему всезнающий Браулио, Мануэль привычно вошел в покои королевы для утреннего доклада, но на этот раз застал ее против обыкновения уже не одну, а с духовником. Сухонький священник немедля отскочил от королевы и замер в выжидательной позе. На Марии Луизе не было лица.
«Что еще успел нашептать ей этот каналья? Неужели святоши опередили меня?» — лихорадочно соображал Мануэль, однако томно потупил глаза и двусмысленно улыбнулся. Королева сделала вид, что ничего не замечает. Ему пришлось произнести какую-то дежурную фразу, и только тогда Мария Луиза молча сделала рукой знак де Мускису удалиться. Священник, подобрав полы сутаны, стремительно прошел мимо Мануэля, обдав его затхлым мышиным запахом, и скрылся за дверью. Годой ни на миг не сомневался, что назревает буря, но никак не мог угадать источник и направление готовящегося удара. Времени на размышления больше не было: не успели еще замереть вдали гулкие шаги маленького священника, как Мария Луиза, ставшая вдруг из пепельной красной, выпалила:
— Мразь! Да как после этого ты смеешь показываться мне на глаза, ублюдок!
— Что случилось, Ваше Величество? — продолжал любезно улыбаться Годой, давно привыкший, что в иные минуты королева может выражаться, как погонщик мулов. — Что опять нашептал вам этот, с позволения сказать, духовник?
— Молчать, презренная тварь!
— Да что это такое, черт побери! — наконец не выдержал и тоже выругался Годой.
— Пошел вон! Я даже не желаю с тобой разговаривать! — крикнула Мария Луиза и, не дожидаясь, пока Мануэль покинет ее, стремительно вышла и направилась прямо к королю.
В аванзале королеву ждала камарера-майор, старшая статс-дама, которая, согласно этикету, должна была сопровождать ее. Однако Мария Луиза в раздражении отмахнулась и одна стремительно шествовала через все коридоры и залы, отделявшие ее покои от покоев короля. По пути перед ней расступались лакеи, вытягивались в струнку и брали на караул стоявшие у дверей офицеры, раскланивались придворные — и все с любопытством отмечали признаки гнева в чертах Ее Католического Величества.
Вскоре следом за королевой в глубокой задумчивости и совсем не так стремительно проследовал в том же направлении премьер-министр дон Мануэль Годой. Двор замер в ожидании развязки очередного скандала между королевой и ее любимцем. До сих пор все подобные ссоры заканчивались для дона Мануэля только новыми почестями и титулами.
* * *
Истинной причины гнева королевы во дворце не знал никто, кроме ее духовника. Старая лиса де Мускис вчера вечером встретился с Деспигом, и, едва веря такой удаче, они тщательно обсудили невероятную новость,