Пока мы беседовали, за окном сгустились тучи, в библиотеке потемнело, и вдруг все озарилось ослепительной вспышкой. С шипением и треском прогрохотал гром. Я подошел к раскрытому окну, подставил голову под хлещущие струи, и они будто вымыли из моей памяти мусор потревоженных видений. Хорошо стало, свежо.
В это время к дворцу подлетели две сиреневые птицы, встряхнули крыльями, перевоплотились, и через секунду вошли в библиотеку две озерные девы.
— Ну что, подружки? Слетали? Нашли? — нетерпеливо спросил капитан.
— Нашли в Бирюзовом океане. Корабль называется «Аларис». Так? Капитаном у них мужчина с трубочкой в зубах.
— Это он. Боцман. А юнга?
— Синеглазый парнишка? Там он. У них все в порядке.
— Спасибо, подружки, успокоили. — И, улыбнувшись, капитан повернулся ко мне: — Чуть не забыл. Для тебя кое-что есть. Подружки, покажите ему мастерскую.
В просторной светлой мастерской я нашел все, что нужно художнику. Кисти и краски — какие только угодно. «Царица постаралась, — с благодарностью подумал я. — Постараюсь для нее и я».
Встал я перед огромным полотном и задумал грандиозную картину — звездное небо, фрегат, освещенный в зловещих тонах пролетающей над парусами кометой. И конечно же сражение: огненные вспышки пушечных залпов, рушащиеся мачты, искаженные рты раненых. В общем, все «пиратские ужасы», по которым скучала царица.
«На абордаж!» — так я назвал картину. Писалось легко. Незаметно пролетали минуты, часы. Вот уже закончил ночное небо — звезды, комету. Эскизно набросал палубы двух кораблей, сошедшихся бортами. И вдруг почувствовал, что картина, задуманная в шутливо-развлекательном духе, ускользает из моей власти и обретает какой-то жуткий, глубокий, первозданный смысл.
Отошел назад и ахнул. Вселенная, нависшая над забрызганными кровью палубами, — это же старпомовский дьявол! И в парусах, облитых дрожащим светом багровой кометы, и в устрашающем блеске синего созвездия так и видится ухмылка Сатаны над бедным, истребляющим друг друга людом.
Нет, это уже не метафизическая печаль, которая нравилась капитану в моих прежних картинах. Это метафизический ужас перед чем-то неведомым, великим и грозным.
В страхе я попятился от этой картины. Ладно, закончу ее потом. Остановился перед другим чистым полотном в красивом подрамнике. Напишу я, под стать подрамнику, что-нибудь красивое, жизнерадостное, светлое. Ну, например, вот эту планету Счастливую, какой я увидел ее недавно с высоты птичьего полета: посеребренные утренним солнцем леса, голубые реки, розовые облака.
Сначала работал в привычном темпе. Но потом опять со мной что-то случилось. Я писал с нарастающей скоростью, с небывалым увлечением. Минута, еще минута — и я уже буквально летал на крыльях вдохновения. Я скакал от одного края полотна к другому, писал с неистовым азартом, в сладком творческом дурмане, в забытьи…
Через час или полтора, уж не помню, отошел назад, чтобы полюбоваться, и застонал — по планете Счастливой прошелся Сатана! На картине — догорающие и обугленные леса, в небе клубятся черные тучи в багровых отблесках атомных взрывов, и пепел… Жуткий, тускло светящийся радиоактивный пепел, обратно падающий из крутящихся багрово-черных туч на разгромленную, сожженную землю.
Да что такое со мной? Словно во мне сидит какой-то дьявол. Иначе откуда это необоримое творческое веление? Откуда, из каких мрачных глубин этот вселенский ужас?
Еще раз посмотрел на картину со смешанным чувством восторга и страха. Картина сильная, пугающе выразительная. Ею бы гордиться. Но я стыдливо отодвинул ее в угол и закрыл покрывалом. Что делать? Бросить ее или дописывать потом, втайне от всех?
Из мастерской я вышел на улицу. Из башенки царицы доносились звуки рояля. Хмель у нее, видимо, рассеялся, и сейчас она творила свои музыкальные произведения. Тут уж совсем иная картина, не моя. Волнующие звуки рисовали иные дали и образы — нежные, овеянные светлой грустью.
Я подошел к берегу. После грозы небо очистилось, и лишь отдельные облака, розовые в закатном солнце, висели над озером. По нему свободно, словно невесомые, ходили озерные девы. Увидев меня, они превратились в птиц, взмыли вверх и, рассеиваясь сиреневой дымкой, подлетали к алым облакам и словно растворялись в них. Через секунду-другую вылетали оттуда, но уже светло-алые, как эти вечерние облака. Переоделись красавицы, поменяли оперение и опустились на воду.
Ко мне подплыла Фрида — та самая птица, что доставила меня сюда. С самого начала она почему-то так и льнула ко мне. Ступив на берег, птица обернулась красивой блондинкой в светло-розовом платье. Она улыбалась, строила мне глазки. Такая же, видать, шалунья, как ее царица.
Фрида подошла и села на скамейку рядом со мной.
— Как хорошо там, — прошептала она. — Вот бы ты сел на розовое облако и плыл бы себе, все плыл по синему небу.
— Как на розовой яхте? У меня не получится. А вот ты, пожалуй, смогла бы поднять меня к облакам, и даже выше.
— Не знаю. Разве попробовать?
Фрида вновь стала птицей. Я сел на ее спину. Взмахивая своими сильными крыльями, подняла меня птица Фрида к самым облакам. Все выше и выше. Вот уже розовые облака далеко внизу под нами. И вдруг они затуманились, и мы влетели в темную тучу — в иное измерение, в космическое облако.
— Страшно, — прошептала Фрида. — Спустимся?
— Не бойся, — ободрил я ее. — Ты же родилась здесь, ты частица… — Вспомнив капитана-профессора, хотел сказать «частица высокоорганизованной и мыслящей материи». Но грубо, вульгарно прозвучали бы здесь эти слова.
— Частица чего? — спросила Фрида.
— Ты самая очаровательная частица космического облака, самая волшебная и удивительная, — сказал я и поморщился: опять высокопарно! Опять до ужаса красиво! Да что это со мной? Тот невиданный творческий взлет, с каким я писал две пугающе сильные картины, опустошил меня и даже… опошлил? Но Фрида была растрогана и польщена:
— Как хорошо ты говоришь.
Осмелев, птица рванулась ввысь и вылетела из мглы. И вот оно, то самое снежно-белое космическое облако. Видим его снаружи. Не то облако, не то планета. А кругом в бесконечной тьме сияли звезды.
— Да знаешь, кто ты, Фрида? Ты звездная птица. Лети!
И тут мы с Фридой увлеклись, от радости потеряли голову. Наше солнце с облаками-планетами осталось позади. Сердце у меня замирало от страха и восторга. Дышалось легко, как на цветущем лугу. И ветер! Он пел в моих ушах, шевелил и раздувал мои волосы. Волшебница Фрида создавала не то иллюзию, не то свою реальность.
А птица, взмахивая крыльями, все набирала скорость. И вдруг неподвижные звезды дрогнули, сорвались с места и поскакали назад. Упоительное зрелище — перед нами они синели, позади накалялись красным светом. Птица летела быстрее света!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});