— Кто тебя постриг?
— Бабушка.
— Бабушка… — передразнила ворчливо. — Ты говорил, она смотреть на тебя не может. И расскажи-ка поподробней, Перчик, об этой твоей сестре, Эрике. Она хорошенькая?
Хозяйка Небесная, начинается! Родичи стали поласковей, сладенькая — наоборот. Вон, Перчиком опять назвала, а я только к Тимушке стал привыкать.
— Не надо было плести дурацкие косички, Линочка. Бабуля увидела, и, оскорбившись за внука, тут же прониклась родственными чувствами. А про Эрику я ведь уже говорил. Она — моя двоюродная сестра. Хорошенькая или нет, не знаю, потому как ей только десять исполнилось, а меня на таких молоденьких не тянет.
Малинка, по счастью, удовлетворилась объяснениями и сменила колючки на ягодки.
Про возраст Эрики я соврал исключительно для спокойствия сладенькой. К чему ей знать, что сестренке не десять, а все семнадцать (столько, наверное, моей занозе было, когда мы встретились), и что юная айрица не просто хорошенькая, а настоящая красавица. К тому же живая и непосредственная, вроде самой Малинки, но гораздо невинней, что только добавляло очарования.
Почти все свободное время (а его было навалом) я проводил с Эрикой. У айров не принято было бездельничать, но сестренке, видно, поручили «пасти» родича, и она вовсю старалась проводить время с приятностью для себя. Мы и купались чуть не каждый день, и по грибы ходили, и по ягоды, и просто болтались по окрестностям. Эрика называла неизвестные мне растения (мол, обязанность творящего знать по имени каждую позель, что является на лицах айров), я, как ни странно, запоминал имена с первого раза, хоть и бурчал постоянно, что творящий из меня как из хрена варенье. Быстро познакомила со всеми жителями Озёрищ, рассказывала айровы сказки да предания, отвечала на вопросы о народе Зеленей.
Да, каждый айр умел находить место, где бывал раньше, или знакомое существо (в смысле, не только айра, но и человека или потерявшуюся корову, к примеру) хоть с завязанными глазами, в чем я успел убедиться на собственном опыте. Еще это племя отлично чувствовало кровных родичей, а мужчины и женщины, связанные любовными узами — друг друга. Если кто-то не хотел назойливого внимания, он мысленно закрывался от близких. Так, со слов деда, поступил мой отец, уйдя из Зеленей. Творящие могли преодолеть защиту обычных айров или более слабых одаренных, но Тёрн, видать, не уступал своим родителям, и Клевер с Вероникой не узнали ни о его женитьбе, ни о моем появлении на свет, хотя обычно такие события становились известны, пусть и без подробностей. Ну, а смерть… Ее скрыть было нельзя, то ли потому, что айр просто переставал существовать, и связь, хоть и перекрытая, рвалась, то ли в момент гибели рушилась защита, и последнее печальное известие достигало близких.
Я не пытался использовать эту способность и ковыряться в душах родичей, заодно и сам закрылся поплотней, в одну из ночей оградив свою степь стеной из ветра да ковром тимьяна. Хотел было заглянуть к Малинке, но решил, что чем меньше знаю, тем слаще будет спать с ней. Отец, небось, не зря остерегал от лишних вопросов женщинам, может, и от пользования связью остерегал, да я забыл. Наверное, способность чувствовать пару — благо, когда айр живет с айрицей, та лгать не станет, предупредит разок-другой, а потом, если не внемлешь, честно наставит рога. А с человечьей женщиной не знаешь, чего и ждать. Она может из самых благих побуждений такое выкинуть, о чем тебе точно знать не захочется, и попробуй на нее за это обидеться. Было уже, больше не хочу.
Проболтавшись дней десять по Озёрищам и окрестностям, я неожиданно стал совеститься собственного безделья. Айры трудились с утра до вечера, не скажу, что не разгибая спины, но все время были чем-то заняты, если не работали в поле или еще где, то обихаживали сады позелей вокруг домов или отправлялись в лес, за грибами-ягодами, цветами да травами. Поддавшись общему настрою, я, с несвойственным мне трудолюбием стал почти каждый день помогать Рамонде и Далии по хозяйству. Мытьем посуды и полов, понятное дело, не занимался, а дров наколоть да к очагу принести или там воду из купальни после мытья вычерпать — пожалуйста. Названные бабушки, будучи творящими, сами прекрасно с этим справлялись, но, как выяснилось, использование дара для повседневных дел утомляло едва ли не сильней, чем обычная работа. Клевер на подобные мелочи не разменивался, он руководил жизнью и озёрищенской общины, и Зеленей, так что мою помощь айрицы быстро оценили.
* * *
Время летело незаметно, не успел оглянуться, как оказалось, что в Зеленях я уже третий месяц. Хотел было нагрянуть в гости к Корню, да Клевер не пустил. Мол, нечего неизвестно где разгуливать без присмотра с неуправляемым даром. Он мне все уши этим прожужжал, недели не проходило, чтоб не напомнил. Я устал объяснять, что дар проявляется лишь когда мне грозит опасность. А какая опасность в Зеленях? Здесь даже погода всегда хорошая, дожди, и те идут большей частью ночью, никому не мешая. Но деда убедить так и не удалось.
Зато в один прекрасный день, когда мы с Эрикой вернулись с озера, во дворе сидел Корешок и поигрывал тесаком, памятным по пути в Зеленя. Хм, не зря друг ножичек столь тщательно выбирал, хороший, видать, отхватил, раз и на родине не расстался с человечьим изделием.
— Привет, Перец, — поднялся на ноги. — Или Тимьяном звать прикажешь?
— Ну, при родичах лучше по позели величать, — я покосился на Эрику, которая с прохладным интересом разглядывала гостя. — Тебе-то, небось, свою кличку слышать неохота?
— Это смотря с каким выражением ты мое имя произносить собираешься, — ухмыльнулся друг, не оставляя без внимания стати моей сестренки. — А это что за малютка? Лапуля о ней знает?
— Я его сестра, Хрен, — надменно заявила айрица. — Двоюродная. И зовут меня Эрика.
— Ласкового солнца и теплого дождя, творящая, — Корень поклонился. И в голосе, и в движениях сквозила едва прикрытая насмешка. Хотя, может, она только мне заметна, потому как хорошо знаю мужика…
— Верного глаза и твердой руки, воин, — сестренка вернула любезность сполна. Уж на что Малинка в начале нашего знакомства относилась ко мне, скажем так, без уважения, но такого ядовитого презрения я в ее голосе ни разу не слышал.
Корня это только позабавило.
— Везет тебе на стрекалок, Перчик, — проговорил вполголоса на северном наречии, пропустив девушку в дом первой с подчеркнутой до издевки вежливостью. — И при этом они оказываются весьма хорошенькими.
— Сочувствую, но эта тоже не про тебя.
Ишь, раскатал губу, жеребчик. М-да, Перец, это что за нездоровые братские чувства? Пару Эрике подбирать уж совсем не твоя забота.