Я люблю его, думал он. Я люблю мужа моей мамы, моего формального отца. Подобно другим людям, он человек хороший. Он человек весьма достойный, перед таким человеком можно преклоняться.
К тому же, в отличие от прочих людей, Херб Ашер знает, кто я такой. Я смогу говорить с ним откровенно, точно так же, как с Элиасом. И с Зиной. Это мне очень поможет, думал он. Я не буду таким измотанным, как сейчас, меня будут меньше тяготить мои заботы. Моё бремя станет легче. Потому что я смогу его разделить.
И есть очень многое, чего я ещё не помню. Я не такой, каким был. Подобно им, людям. Я пал. Тот павший, сияющая денница, пал не один, он увлёк за собой и всё остальное, включая меня. С ним пала часть моего существа, и теперь я – павшее существо.
Но затем, сидя рядом с Зиной на парковой скамейке в морозный день накануне весеннего равноденствия, он подумал, а ведь Херберт Ашер валялся на кровати и мечтал, мечтал о призрачной жизни с Линдой Фокс, в то время как мать моя страдала и боролась за жизнь. Он ни разу не попробовал ей помочь, ни разу не попробовал вникнуть в её беду и поискать средства для исцеления. Ни разу, пока я не заставил его прийти к ней, ни разу до того он ничего не сделал. Я не люблю этого человека, сказал он себе. Я знаю его, он пренебрёг своим правом на мою любовь – он утратил мою любовь, потому что ему было всё равно. И теперь я не должен тревожиться о нём, в отместку.
Почему я должен помогать кому бы то ни было из них? – спросил он себя. Они делают то, что нужно, только по принуждению, когда не остается другого выхода. Они отпадают по собственной воле и отпали сейчас по собственной воле через то, что они с готовностью сделали. Из-за них умерла моя мать, они её убили. Они убили бы и меня, узнай они, где я. Лишь потому, что я замутил им сознание, они оставили меня в покое. Они всюду рыщут, разыскивая меня, как в далёком прошлом Ахав искал Илию. Они никчемное племя, и мне безразлично, падут они или нет. Мне нет до них дела. Чтобы спасти их, я должен сражаться с тем, что они есть. С тем, чем они были всегда.
– Ты словно в воду опущенный, – сказала Зина.
– Зачем всё это? – спросил Эммануил. – Они то, что они есть. Мною всё больше овладевает усталость. Чем больше я вспоминаю, тем меньше мне до них дела. Я прожил в этом мире десять лет, и все эти десять лет они на меня охотились. Пускай они погибнут. Не я ли преподал им закон возмездия: «Око за око, зуб за зуб»? Разве это не из Торы? Две тысячи лет назад они изгнали меня из этого мира, я вернулся, и они желают моей смерти. По закону возмездия я должен желать их смерти. Это священный закон Израиля. Это мой закон, моё слово.
Зина молчала.
– Посоветуй мне, – попросил Эммануил. – Я всегда слушал твои советы.
Зина сказала:
– Однажды пророк Илия явился рабби Баруке на лапетском рынке. Рабби Барука спросил его:
«Есть ли среди людей на этом рынке хоть один, кому суждено войти в мир грядущий?» Мимо проходили два человека, и Илия сказал: «Эти двое войдут в мир грядущий». Рабби Барука подошёл к ним и спросил: «Каков ваш род занятий?» – «Мы забавники, – сказали они ему. – Увидев грустного человека, мы его веселим. Увидев двух ссорящихся, мы стараемся их помирить».
– Ты сделала меня не таким печальным, – сказал Эммануил. – И не таким усталым. Ты всегда это делала. Как сказано о тебе в Писании:
«Тогда я была при Нём художницею, и была Его радостью всякий день, веселясь пред лицем Его во всё время, веселясь на земном круге Его, и радость моя была с сынами человеческими».
А ещё в Писании сказано:
«Я полюбил Премудрость и взыскал от юности моей, и пожелал взять её в невесту себе, и стал любителем красоты её».
Но это сказал Соломон, не я.
«Посему я рассудил принять её в сожитие с собою, зная, что она будет мне советчицею на доброе утешение в заботах и печали».
Соломон был очень мудр, что так тебя любил.
Сидевшая рядом девочка молча улыбнулась, тёмно-карие глаза её сияли.
– Почему ты улыбаешься? – спросил Эммануил.
– Потому что ты показал истинность сказанного в Писании:
«Я обручу тебя Мне навек, и обручу тебя Мне в правде и суде, в благости и милосердии. И обручу тебя Мне в верности, и ты познаешь Господа».
Вспомни, что ты заключил договор с человеком. И что ты создал человека по своему образу и подобию. Ты не можешь нарушить этот договор. Ты обещал человеку, что никогда его не нарушишь.
– Это верно, – сказал Эммануил. – Ты хорошо мне советуешь. – И ты, думал он, снимаешь печаль с моего сердца. Ты превыше всего, ты – пришедшая прежде творения. Подобно этим двум забавникам, которые, по слову Илии, заслужили спасение. Твои пляски, твоё пение, звон колокольчиков. – Я знаю, – сказал он, – что значит твоё имя.
– Зина? – спросила Зина. – Да это просто имя.
– Это румынское слово, которое значит… – Он замолк; девочка дрожала, её глаза стали огромными.
– Как давно ты это знаешь? – спросила она.
– Многие годы. Слушай:
Есть склон в лесу, там дикий тмин растёт,Фиалка рядом с ландышем цветёт,И жимолость свой полог ароматныйСплела с душистой розою мускатной;Там, утомясь весёлою игрой,Ложится спать Титания порой;Из сброшенной змеёй узорной кожи…
А теперь слушай конец:
Для феи покрывало там на ложе.
И я знал это, – заключил он, – всё время.
– Да, – сказала Зина, глядя на него. – Зина значит фея.
– Ты не Божественная Премудрость, – сказал он. – Ты Диана, царица фей.
Холодный ветер шелестел деревьями, гнал по затянутому льдом ручью сухие листья.
– Понятно, – сказала Зина.
Ветер шелестел деревьями, словно шептал. Он слышал в этом шёпоте слова. Ветер шептал: БЕРЕГИСЬ! Он не мог понять, слышит ли это Зина.
Однако они продолжали дружить. Зина рассказала Эммануилу об одной из своих давних личин. Тысячи лет назад, говорила она, она была Маат, египетской богиней вселенского порядка и справедливости. Когда кто-либо умирал, его сердце взвешивалось по сравнению со страусовым пером Маат. Таким образом определялось бремя грехов этого человека. В первую очередь греховность человека определялась по его правдивости. Насколько человек был правдив, настолько он мог рассчитывать на благоприятное решение. На судейском троне восседал Осирис, но так как Маат была богиней справедливости, фактически решение принимала она.
– А затем, – сказала Зина, – идея суда над человеческими душами проникла в Персию.
В зороастризме, древней персидской религии, каждый умерший человек должен был пройти по судному мосту, именовавшемуся Чинват. Если человек был греховен, мост становился всё уже и уже и, в конце концов, сбрасывал его в огненную пучину ада. Именно отсюда почерпнули свои представления о Днях Последних поздний иудаизм и христианство.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});