– Ты что-то увидел?
Он пристально вгляделся в темноту:
– Здесь кто-то был. – Он принюхался, медленно поворачивая голову то направо, то налево, потом быстро прошел десяток шагов и показал вниз.
Он оказался прав – след был совсем свежим. Тот, кто здесь находился, торопливо ушел. Я посмотрел на следы.
– Мне это не нравится, Ворон. – Следы отчетливо показывали, что нежданный гость приволакивал правую ногу. – Хромой.
– Точно не скажешь.
– Кто же еще? Ну где же Ильмо?
Мы вернулись к ловушке для Загребущего. Потянулось нетерпеливое ожидание. Ворон расхаживал взад-вперед и что-то бормотал. Никогда не видел его столь встревоженным. За все время ожидания он бросил лишь одну фразу:
– Хромой не Душелов.
И в самом деле. Душелов почти человек. Хромой же из тех подонков, которые наслаждаются, пытая детей.
Скрип постромок и визг плохо смазанных колес возвестили о прибытии фургона. Ильмо вывел его на площадь, подъехал к нам и спрыгнул с козел.
– Где тебя носило? – Страх и усталость взвинтили мне нервы.
– Пришлось искать конюха и запрягать лошадей. А в чем дело? Что произошло?
– Здесь бродит Хромой.
– Вот дерьмо! И что он делает?
– Пока ничего. Он…
– Пошевеливайтесь, – рявкнул Ворон. – Пока он не вернулся.
Он подошел к камню с головой Загребущего в руке. Охранных чар словно и не было. Когда голова оказалась в углублении, золотистое сияние погасло. На голову и камень стали опускаться снежинки.
– Начали, – выдохнул Ильмо. – У нас мало времени.
Я схватил мешок и перенес его в фургон. Предусмотрительный Ильмо застелил пол брезентом, чтобы выпавшие монеты не провалились в щели между досками.
Ворон велел мне собирать все, что лежало россыпью под столом.
– Ильмо, вытряхни один мешок и дай его Костоправу.
Сами они грузили мешки, а я ползал на коленях, собирая раскатившиеся монеты.
– Минута прошла, – объявил Ворон. Половина мешков уже лежала в фургоне.
– Слишком много всего рассыпалось, – пожаловался я.
– Если придется, оставим на месте.
– А куда повезем мешки? И как мы их спрячем?
– В сеновале на конюшне, – решил Ворон. – На время. Потом сделаем у фургона фальшивое дно. Две минуты прошли.
– А что делать со следами колес? – спросил Ильмо. – Он сможет нас по ним выследить.
– А с какой стати ему вообще об этом беспокоиться? – засомневался я вслух.
Ворон проигнорировал мои слова и спросил Ильмо:
– Ты не маскировал следы, когда ехал сюда?
– Как-то не подумал.
– Проклятье!
Все мешки перекочевали в фургон. Ворон и Ильмо стали помогать мне собирать россыпь.
– Три минуты, – произнес Ворон и тут же воскликнул: – Тихо! – Он прислушался. – Ведь Душелов не мог вернуться так скоро, верно? Нет, это опять Хромой. Сматываемся. Ильмо, ты поведешь фургон. Правь к главным улицам, затеряйся среди движения. Я пойду следом за тобой. А ты, Костоправ, постарайся уничтожить ведущие сюда следы фургона.
– А где Хромой? – спросил Ильмо, тщетно вглядываясь в метель.
Ворон показал.
– Нужно от него оторваться, или он все у нас отберет. Иди, Костоправ. Давай, Ильмо, езжай.
– Но, пошли! – Ильмо щелкнул поводьями. Фургон со скрипом покатил.
Я нырнул под стол, набил доверху карманы и побежал прочь от того места, где, по словам Ворона, затаился Хромой.
* * *
Не знаю, насколько удачно я сумел замаскировать следы фургона. Думаю, начавшееся с утра движение на улицах помогло нам больше, чем все, что я сделал. От конюха я тоже избавился. Я протянул парню носок, набитый золотом и серебром, – больше, чем он смог бы заработать на конюшне за несколько лет, – и спросил, не согласится ли он исчезнуть. Желательно, и из города тоже.
– Я даже не потрачу лишней минуты, чтобы забрать свое барахло, – ответил он, бросил в угол вилы и вышел.
Я торопливо вернулся в нашу комнату. Все, кроме Масла, еще дрыхли.
– А, Костоправ, – произнес он. – Как раз вовремя.
– Что, рана болит?
– Угу.
– Похмелье замучило?
– И это тоже.
– Сейчас что-нибудь придумаем. Ты давно проснулся?
– Да с час назад.
– Душелов был здесь?
– Нет. Кстати, куда он подевался?
– Не знаю.
– Эй, это же мои сапоги. Чего это тебе вздумалось надевать мои сапоги?
– Успокойся. Выпей вот это.
Он выпил, но не угомонился:
– Послушай, почему ты надел мои сапоги?
Я снял сапоги и поставил их возле огня, который уже начал угасать. Масло дышал мне в спину, пока я подбрасывал уголь.
– Если ты не успокоишься, у тебя разойдутся швы.
Наших можно успокоить только так. Когда им даешь медицинский совет, они прислушиваются. И, все еще злясь, Масло снова улегся и заставил себя лежать спокойно, но ругать меня не перестал.
Я стянул с себя промокшую одежду и напялил ночную рубашку, что попалась мне на глаза. Понятия не имею, откуда она взялась. Рубашка оказалась коротковатой. Поставив на огонь чайник, я взял свою сумку и подошел к Маслу:
– Дай-ка я тебя осмотрю.
Я очищал кожу вокруг раны, и Масло тихонько ругался, когда я услышал звук. Шарк-стук, шарк-стук. Шаги замерли возле нашей двери.
– В чем дело? – спросил Масло, ощутив мой страх.
– Это… – Дверь за моей спиной распахнулась. Я обернулся и увидел, что моя догадка оказалась верна.
Хромой подошел к столу, плюхнулся на стул, обозрел комнату. Его взгляд пронзил меня, и я стал гадать, помнит ли он, что я сделал с ним в Весле.
– Как раз поставил чайник, – невинно произнес я.
Он посмотрел на мокрые сапоги и плащ, затем на каждого находившегося в комнате. Потом снова на меня.
Крупным Хромого не назовешь. Если встретить его на улице, не зная, кто он такой, Взятый не произведет особого впечатления. Подобно Душелову, он был одет в однотонную одежду – тускло-коричневую, поношенную и грязную. Лицо скрывала потертая кожаная маска, с которой капала вода. Из-под капюшона и маски торчали спутанные пряди волос – черных, припудренных сединой.
Он не произнес ни слова, лишь сидел и пялился на нас. Не зная, что же мне в такой ситуации делать, я закончил обрабатывать рану Масла, затем заварил чай. Разлил в три оловянные чашки, одну дал Маслу, одну поставил перед Хромым, третью взял себе.
И что дальше? Теперь уже не притворишься, будто чем-то занят. И присесть негде, только возле стола… Вот дерьмо!
Хромой стянул маску. Поднес чашку к губам…
И я не смог отвести глаз.
Я увидел лицо мертвеца или же скверно забальзамированной мумии. Глаза у него были живые и злобные, но прямо под ними я увидел пятно гниющей плоти. В правом углу рта, где не хватало квадратного дюйма губ, виднелись обнаженные десны и пожелтевшие зубы.
Хромой отхлебнул чаю, посмотрел мне в глаза и улыбнулся. Я едва не обмочился.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});