Я прекрасно понимала, что таким образом она давала мне понять, что последний Ле Гранд оскорбил свой род женитьбой на безродной гувернантке-янки. Когда я выслушала все, что можно было вынести с дружелюбной миной, то коротко попрощалась и мы с Рупертом пошли наверх.
Около двери своей комнаты он посмотрел на меня:
– Где ты теперь будешь спать, Эстер?
Я была так смущена его вопросом, что голос мой против воли прозвучал резко:
– Где же, как не в своей комнате?
– И папа тоже будет спать в твоей комнате?
Я почувствовала, как краска заливает мои щеки, но я так спокойно, как только смогла в тот момент, объявила, что его папа будет ночевать, как обычно, в своей башенке. Но его вопросы оживили все смутные знания и образы, которые тревожили меня с того дня, когда я дала Сент-Клеру согласие стать его женой. До сих пор я безжалостно отбрасывала их, как человек, который ради главной цели решается не застревать на мелких препятствиях, что могут появиться на его пути. Теперь же, после расспросов Руперта, сомнения, одолевавшие меня, поднялись как грозная стая каркающих ворон, от которой уже не отмахнешься.
"Что ж, я заключила сделку, – сказала я себе, – и теперь должна платить, хотя я точно и не представляю, какова будет эта плата". Сент-Клер, конечно, ни словом, ни жестом даже не намекнул, будет ли этот брак только деловым партнерством, или же сделка подразумевает и право на мою постель. И потом он казался таким равнодушным и холодным, что я с трудом представляла его в роли, требующей проявления страсти. Теперь-то я знаю – и, думаю, знала тогда, – что я лишь пыталась себя обмануть.
С этими тревожными противоречивыми чувствами я уложила Руперта в кровать и пожелала ему спокойной ночи. Когда же я вошла в свою комнату, аккуратную и чистую, как обычно, то уверенность и здравый смысл вернулись ко мне. "В конце концов, – напомнила я себе, – я же не выданная кем-то замуж робкая невеста, чтобы дрожать в ожидании своей первой ночи с неведомым мужем"; и хотя образ Руа возник передо мной так явственно, что мне казалось, я улавливаю запах его табака, я сказала себе, что Сент-Клер, а не Руа стал моим мужем и, уж конечно, я не первая и не последняя женщина, которая спит с одним мужчиной, а мечтает при этом о другом. Я была женщиной, которая при определенном стечении обстоятельств решила не упускать свой шанс.
Я уже собиралась ложиться спать и раскладывала одежду, приготовленную на завтра, когда дверь отворилась и вошел Сент-Клер в своем залатанном пурпурном халате. Он закрыл за собой дверь и прищуренным взглядом обвел комнату.
– Завтра Марго приготовит для вас большую спальню.
Я продолжала раскладывать вещи.
– О нет, не надо, – воскликнула я беспечно, – я предпочитаю остаться здесь.
– Вам нельзя здесь оставаться. – Он казался по-прежнему высокомерным, то ли потому, что говорил неторопливо, то ли оттого, что лениво поигрывал кисточкой на поясе халата.
– Почему вы против другой комнаты? – спросил он, глядя мне в глаза.
Я подумала, как лучше ему ответить. Сказать, что та, другая комната внушает мне ужас, потому что его первая жена, недавно погибшая – совсем недавно, – боролась в ней со своими кошмарами? Или сказать о том, что было ближе к истине, – что ничто, даже это, не удручает меня так, как необходимость подчиниться его воле?
Я быстро остановила себя. Какая польза от этого моего раздражения? Этот человек мой муж, и я знала, что за этот брак потребуют расплаты. Что же я буду ворчать при возведении меня на престол?
Однако я настаивала.
– Но если эта комната устраивает меня больше, почему вы против? – спросила я.
Он надменно отмахнулся:
– Моя жена не может жить в комнате для гувернантки.
– Ваша жена ничем не лучше Эстер Сноу.
Он зевнул и хлопнул себя по губам – таким образом сообщая мне, что разговор на эту тему исчерпан.
– Завтра Марго приготовит для вас другую комнату.
Я с удивлением посмотрела на него. Неужели я узнаю его с другой стороны? Неужели то, что я принимала за томность и равнодушие, оказалось высокомерной властностью, которая неумолимо настаивает на своем, пока то, что она преследует, не сдастся со временем окончательно? Эта мысль испугала и неприятно поразила меня, так как я не собиралась уступать никакому давлению на мою волю – даже самому маленькому. Поэтому я обернулась и посмотрела ему в лицо.
– Давайте объяснимся, – мой голос прозвучал резко и резал слух мне самой. – Вы назвали меня своей женой. Так к чему же обязывает этот титул?
Его глаза были прикрыты веками, и мне показалось, что кислая улыбка коснулась его губ, но, когда он поднял глаза на меня и посмотрел странным птичьим взглядом, улыбка исчезла.
– Может быть, нам подписать контракт, – протянул он, – указывающий, что за пищу и кров некая Эстер Сноу – девица – берет в мужья Сент-Клера Ле Гранда и предоставляет ему все супружеские права?
– Значит, вы намерены воспользоваться этими правами?
Бледные, окруженные черной каймой зрачки смотрели прямо на меня.
– А вы думали, что я монах, Эстер? Что я женился на вас потому, что вы можете позаботиться о хлопке – или сторговать хорошего мула?
Он подошел ко мне – так и хотелось ударить его, чтобы высечь хоть искру страсти на его лице или в голосе.
– Для этого я мог бы нанять кого угодно, Эстер. Он возвышался надо мной, и я смотрела, как его левая рука обняла мое тело, а правая лениво потянулась к ночному столику погасить свечу.
Глава XI
Утром, когда первый туман, почти такой же мрачный, как и сама ночь, возвестил о начале нового дня, я уже была на ногах и одета, все мои мысли были о работе, которая предстояла мне в тот день. Только смятая головой Сент-Клера подушка напомнила о том, что ночь – в течение которой я не сомкнула глаз – была не что иное, как неприятный, напряженный сон.
Но по дороге вниз на кухню я почувствовала, что силы мои поддерживает возбуждение, которое часто приходит вместе с болью, и я быстро приказала Маум Люси, возившейся у огня, позвонить в колокол и поднять людей. Ведь у нас было столько дел. Сегодня должны прибыть рабочие, нанятые капитаном Пиком в Дэриене; Сею и Бою предстояло встретить их на лодке; нужно было подписать контракты, на поляне перед хижинами разжечь костры под железными котлами, чтобы в полдень была готова для них чечевица со свининой.
В девять часов первая лодка, нагруженная освобожденными трудящимися, причалила к месту. Группка оборванцев выглядела довольно жалко в свисавших с плеч лохмотьях, они казались такими грязными, что Маум Люси и Марго брезгливо отвернули носы и пробормотали с глубочайшим презрением что-то о "полевой скотине".