Читать интересную книгу Интимные тайны Советского Союза - Эдуард Макаревич

Мне сейчас факты конкретных зверств над мирным населением перечислить трудно, потому что на операции я с ними не ездила, а вот возвращение их с операций, особенно из деревень, мне из окна приходилось наблюдать неоднократно. Въезжают во двор машины, все они высыпают, грязные, усталые. Тот тянет гуску, тот – курку, тот – какой-то мешок. Оружие на них на всех. Пух они обдирали с живого гуся, укладывали в конверт и посылали в Германию. Я никогда раньше не слыхала, чтоб с живого гуся пух обдирали, и возмущалась: как можно? Отправляли в Германию сало, суровое полотно выбеленное, трикотаж – целые свертки…».

В Таганроге немцы открыли для себя театр-варьете. «Бюнте бюне» назывался, «Пестрая сцена». Примой там была певица, которую до войны хорошо знали на курортах Сочи, Гагр и Кисловодска. Хорошо у нее получалась популярная тогда песня «Чайка смело пролетела над седой волной…». Когда пришли немцы, она недолго мыкалась без работы. Те, кто уже сотрудничал с ними, рекомендовали ее по прямой специальности в открывшийся театр. Делами там заправлял некто Леберт, импресарио, связанный с СД (службой безопасности). Он и репертуар определял, и персонал подбирал. Женский персонал подбирал такой, чтобы всегда был готов разделить ложе с важными персонами из партера. Здесь сводником тот же Леберт выступал. Самыми завзятыми «театралами» там тогда были Зепп Дитрих, командир танковой дивизии СС «Адольф Гитлер», начальник гарнизона генерал Рекнагель, начальник гестапо штурмбаннфюрер Брандт. Леберт заботился о разнообразии женщин в их постелях, а доктор Рупп гарантировал чистоту их гениталий.

Так она и служила в этом заведении. А когда вал советского наступления докатился до Таганрога, любимый доктор Рупп вывез ее в Германию, порекомендовал в театр в Кельне. Когда война кончилась, вернулась в Таганрог и скромно работала в строительном тресте. У нее тоже были свои воспоминания.

«В театре служил тогда всякий народ, я по сравнению с ними была величина. Профессиональных артистов не осталось, шли безголосые девчонки, мелкие актеришки – лишь бы уцелеть, прокормиться. Работникам искусств давались кое-какие привилегии. В продовольственном смысле нас приравняли к полицаям, то есть мы получали триста граммов хлеба вместо ста пятидесяти и котелок супа. Но, конечно, главная радость была – банкеты. Как только премьера или приезд высшего начальства – сразу же банкет. Присутствуют генерал Рекнагель, начальник гестапо Брандт, все их командование. На столах – вино, деревянные тарелочки в виде дубовых листьев с сырами, колбасами, с сырым мясом. Ну, тут уж никто из нас не терялся: крали бутылки с коньяком, бутерброды, печенье, потом выменивали на базаре. В городе тогда ничего не продавалось за деньги, все меняли.

Я участвовала во всех спектаклях. В „Бомбах и гранатах“ меня и девчонок одели в немецкую форму, мы пели их солдатскую песню „Лили Марлен“, но в основном репертуар был чисто любовного содержания. Немцы очень любят песни про любовь, тирольские песенки и еще „Мамахен, шенк мир айн пфердхен“, то есть „Мамочка, подари мне лошадку“…

Я пользовалась большим успехом, была красива… мое особое положение в театре, мой успех избавляли меня от многих неприятностей… Голой я никогда не выступала, отказывалась наотрез, даже в „Рождении Венеры“, где я исполняла главную роль. Этот спектакль готовили специально для Зеппа Дитриха… Зепп приезжал всегда с целой сворой эсэсовцев – все в черных мундирах, проходил за кулисы, шлепал девчонок по мягкому месту и обязательно после спектакля увозил кого-нибудь к себе…».

Через тринадцать лет после войны она неожиданно получила письмо из Западной Германии, от доктора Руппа. Письмо пришло в Таганрог, и почта разыскала ее улицу и дом. Скорее с ведома местного отделения безопасности. С волнением, со страхом вскрывала конверт.

«Meine liebe, liebe Lapitschka! (Моя любимая, любимая лапочка!) Сегодня увидел тебя во сне и сразу же вспомнил и тебя, и наш Таганрог, и милый наш театр. Господи, как далеко ушло то золотое время, когда мы все были молоды, веселы и полны надежд! Где-то сейчас генерал Рекнагель, где Мария, где проказник Брандт, где все наши? Недавно я встретил… попробуй догадайся, кого? Беднягу Леберта! Он все такой же „красавчик“, правда, поседел, и седина его несколько облагородила. Добряк открыл варьете, и как, ты думаешь, назвал он свое заведение? „Бюнте бюне“! Так что „Бюнте бюне“ жива, только Венеру играет какая-то рыжая кляча. Мы со стариком выпили немного, вспомнили тебя и прослезились…»[68].

И ее долго не отпускала ностальгическая круговерть. Но ответить не рискнула. Что наделал в Таганроге «проказник Брандт», – она-то знала. А вдруг докапываться начнут?

Судьба певицы в оккупированном городе – проституция под видом артистических занятий. Артистизм и певческий талант делали секс пикантным. Это цивилизованно, это по-европейски. Хотя, кто сказал, что публичные дома не европейская традиция? Как и театры, они тоже часть цивилизации. Немцы быстро продвинули эту часть в занятых российских городах. Нашлись добровольные помощники из местных, когда запахло деньгами.

Из сочинений хорошего русского писателя Александра Куприна можно узнать, что в начале двадцатого века, до революции 1917 года, продвижением публичного секса в Малороссии, то есть на Украине, занимался некто Семен Яковлевич Горизонт. Впрочем, как отмечает Куприн, «бог знает, как его звали: Гоголевич, Гидалевич, Окунев, Розмитальский». Тогда «он был одним из самых главных спекулянтов женским телом на всем юге России. Он имел дела с Константинополем и с Аргентиной, он переправлял целыми партиями девушек из публичных домов Одессы в Киев, киевских перевозил в Харьков, а харьковских – в Одессу».

Через тридцать с лишним лет после Сени Горизонта на оккупированной советской территории столицей секса для немцев стал Харьков. Там расцвели притоны и публичные дома, которые содержали местные армяне[69]. С одобрения и поощрения немецкой комендатуры они быстро наладили бизнес на женском теле, недостатка в котором не испытывали. Слава о харьковских публичных домах и чудо-женщинах катилась по всем немецким частям от Орла и Белгорода до Ростова. Кузнецкая улица была на устах у всех отпускников – там сосредоточились бордели для офицеров и солдат. Подкормленные, знойные украинские женщины, отобранные владельцами заведений, старались вовсю, оставляя незабываемые впечатления у фронтовиков. Куда там было немецким «гретхэн»!

И когда однажды из-за вражды двух немецких ведомств девушкам из лучших публичных домов вручили предписание явиться на сборный пункт для отправки в Германию, их спасли их же клиенты и друзья из эсэсовского полка, стоявшего в окрестностях Харькова. Ночью, связав армейскую охрану, эсэсовцы освободили своих подруг и увезли к себе в казарму. Там забавлялись с ними, пока конфликт не был улажен.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});