Не чувствуя тяжести, я на руках перенес Анджело в машину и отвез в больницу, где как раз дежурил Макнаб.
– Вколите ему такое, чтоб не приходил в себя и не вставал с койки следующие двадцать четыре часа, – попросил я Макнаба. Доктор начал пререкаться. – Смотри, пьянь толстопузая, – тихо пригрозил я, делая шаг вперед. – Дашь повод, с радостью сверну тебе шею.
Доктор побледнел, красноватые прожилки на носу и щеках проступили резче.
– Гарри, старина, зачем же…
Он попятился, кивнул дежурной медсестре, и та бросилась к шкафу с медикаментами.
Чабби завтракал, хватило минуты все ему объяснить. На пикапе мы заехали в форт, где Уолли Эндрюс не заставил себя ждать. Отмахнувшись от подачи заявления и прочих формальностей, в кузов сгрузили все подводное снаряжение, какое нашлось в полиции. На пристань сбежалось пол-острова – нас встретила притихшая, взволнованная толпа. Взрыв видели немногие, но слышали его все.
Пока мы сносили акваланги в шлюпку, несколько человек выразили мне соболезнование.
– Разыщите Фреда Коукера, – попросил я. – Скажите, пусть приедет с мешком и корзиной.
В толпе мои слова тут же принялись комментировать.
– Эй, мистер Гарри, а на лодке был кто-нибудь?
– Найдите Коукера, – повторил я.
Мы погребли на стоянку «Плясуньи». Уолли остался в шлюпке удерживал ее на месте, а мы с Чабби погрузились в темную воду гавани.
«Плясунья» лежала на глубине сорока пяти футов, днищем вверх – перевернулась, должно быть, когда тонула. Попасть внутрь проблемы не составляло – корпус разорвало вдоль киля. Надежды ее отремонтировать и спустить на воду не осталось.
Я полез в отверстие, а Чабби остался снаружи.
Там, где был камбуз, хищно сновали стаи рыб. Они хватали что-то жадными ртами, и меня едва не стошнило в загубник, когда я увидел, чем они кормились. Только по клочкам зеленой ткани можно было догадаться, что это останки Джудит. Мы извлекли ее по частям – три самых больших фрагмента – и сложили в парусиновый мешок.
В отсеке под камбузом два длинных стальных газовых баллона с болтовыми креплениями остались на месте. Газ вытекал свободно – вентили полностью открыты, шланги отсоединены.
Никогда прежде не испытывал я такого гнева – ведь «Плясунья» занимала главное место в моей жизни. Я закрыл вентили и вновь подсоединил шланги. Гибель лодки – сугубо личное дело, сам разберусь. После «Плясуньи» осталась страховка, и при мысли об этом становилось чуточку легче: смогу купить другую – пусть и не такую красавицу, но все-таки лодку.
В толпе мелькнула черная блестящая физиономия Хэмбоуна Уильямса, местного перевозчика. Сорок лет он горбатился на старом ялике, за три пенса доставляя желающих с пристани на стоянку или обратно.
– Хэмбоун, – окликнул я, – ты перевозил кого-нибудь на «Плясунью» прошлой ночью?
– Никого, сэр, мистер Гарри.
– Совсем никого?
– Только вашего фрахтовщика. Она часы в каюте забыла, хотела забрать.
– Выходит, женщину?
– Ну да, леди с желтыми волосами.
– В котором часу перевозил?
– Около девяти. Я что-то не так сделал, мистер Гарри?
– Ничего, все в порядке. Не бери в голову.
Утром следующего дня хоронили Джудит. Я договорился, и могилу вырыли на холме, рядом с могилами ее родителей. Анджело выбор одобрил – не хотел, чтобы она лежала одна-одинешенька. Действие транквилизаторов еще не прошло: на кладбище он выглядел не от мира сего и вел себя тихо.
На следующее утро мы втроем приступили к спасательным работам на «Плясунье». Десять дней трудились в поте лица, демонтируя и поднимая со дна все мало-мальски ценное – от спиннинговых катушек на большую рыбу и бельгийского карабина до пары бронзовых гребных винтов. Корпус и надпалубные постройки пострадали так, что взять было нечего.
В итоге от «Морской плясуньи» осталась лишь память. Я знал многих женщин – до сих пор случается, что какая-то мелодия или запах духов навевают приятные воспоминания. Так и «Плясунья», как все мои возлюбленные, безвозвратно уплыла в прошлое.
На десятый день я отправился повидать Фреда Коукера и, едва зашел в офис, понял – дела хуже некуда. Он нервничал, взмок от пота, глаза растерянно бегали за блестящими стеклами очков, руки метались, как испуганные мыши, не находя места, – перелистывали книгу записей, поправляли узел галстука, приглаживали редкие пряди волос на блестящем черепе. Он знал, что я пришел за страховкой.
– Только, пожалуйста, не волнуйтесь, мистер Гарри.
Услышав такое, я и впрямь вышел из себя.
– В чем дело, Коукер? Не тяните! – Я грохнул кулаком по столу.
Фред подскочил на стуле, и золотые очки свалились с носа.
– Мистер Гарри, прошу вас…
– Выкладывай! Поганый могильный червяк…
– Мистер Гарри, дело в том, что страховые взносы за «Плясунью»… Понимаете, вам никогда не требовались страховые выплаты, и я подумал, что бессмысленно…
Все прояснилось.
– Ты прикарманил страховые взносы, – прошептал я, внезапно потеряв голос. – Не переводил страховой компании.
– Вы поняли, – кивнул Фред. – Я знал, что поймете.
Я полез через стол, чтобы быстрее до него добраться, споткнулся и упал. Коукер вскочил, выскользнул у меня из рук и выбежал через заднюю дверь, захлопнув ее за собой. Я рванулся за ним, выломав замок и сорвав створки с петель.
Фред Коукер бежал так, словно все демоны ада гнались за ним по пятам, что в его положении было бы предпочтительнее. Я настиг его у выхода на аллею, схватил за горло одной рукой, приподнял и прижал спиной к штабелю дешевых гробов.
Очки он потерял, крупные слезы медленно текли из беспомощных, близоруких глаз.
– Убью, – просипел я.
Фред всхлипывал, болтая ногами в шести дюймах от пола.
Я отвел назад правую руку, сжатую в кулак, и расставил пошире ноги. От моего удара он бы остался без головы. Я не мог себе такого позволить, и кулак врезался в гроб, у самого уха подлеца. Доски треснули по всей длине. Коукер взвизгнул, как истеричная девчонка на поп-фестивале. Я ослабил хватку; не держась на ногах, он кулем осел на бетонный пол, где и остался лежать, всхлипывая от ужаса.
За последние десять лет я никогда не был так близок к банкротству. В одночасье мистер Гарри превратился во Флетчера – береговую крысу, сухопутное ничтожество. Классический случай возвращения на круги своя. Я еще до «Лорда Нельсона» не дошел, а уже, как и десять лет назад, взвешивал все «за» и «против», перебирая в уме варианты в поисках того самого – единственного и беспроигрышного.
Полдень едва наступил, так что в баре, не считая Чабби с Анджело, не было ни души. Они выслушали меня, но ничего не сказали – слов не хватало.