— Что ж, если хотите, я покажу вам самые красивые работы.
Он дождался ее кивка и, не рискуя коснуться, указал на кресло. Филипп доставал со стеллажей статуэтки и подносил их к гостье одну за другой, смотря на реакцию, чтобы понять, какую выбрать следующей. Он показывал кукол, звенящую карусель, корабли, заточенные в бутылках, музыкальную шкатулку — она только улыбалась и говорила, что они великолепны, но не ничего не хотела потрогать или посмотреть поближе.
— Что же вы хотите, сударыня, что вам нужно?
— Я не знаю, ну вот увижу эту вещь и сразу пойму, что это она.
Он смотрел на то, как она устраивается поудобнее в кресле, и с удивлением понимал, что она с каждой секундой все больше становится частью мастерской, с такой легкостью ее принимающей, будто она здесь была на самом деле на своем месте. Что-то было в ней, что-то смутно знакомое, в том, как она успокаивалась среди этих стен, как смотрела на стекло и на его инструменты.
И тут неразговорчивого стеклодува прорвало.
— Сударыня, хотите, я сделаю для вас карету? Это будет настоящая карета, с балдахином и крутящимися колесами, с сидениями и местом для кучера на подмостках. А хотите, я сделаю для вас и кучера, и волшебных коней, чтобы запрячь их в карету? Это будет самый красивый транспорт в городе, как раз под стать его хозяйке.
— Ну, она же будет не настоящая. — Девушка, оказывается, очень миленькая, когда так смущенно улыбается и краснеет.
— Но, сударыня, откуда вы знаете, что настоящее, а что нет? Может быть, ваши мечты — это и есть самое настоящее в этом мире? И они важнее всего, что вы видите вокруг, когда переступаете порог своего дома?
— Ах, ну что вы, это иллюзии, они же так и будут мечтами.
— Как вы можете так говорить? Разве вы забыли, чему вас учили сказки в детстве? А легенды, которые вы читали в школе?…
— Это сказки, небылицы, и только. Потому они и называются так. Я не смогу уехать на этой стеклянной карете, что вы предлагаете, сударь.
Стеклодув наклонился над девушкой, вцепившись в подлокотники ее кресла.
— Нет, сударыня, это НЕ сказки. Это истории, которые говорят нам, что кому-то это удалось. Кому-то повезло прокатиться на карете из тыквы, кто-то покорил летающий замок и приручил дикого льва. И мы, мы должны повторить их подвиги, должны поверить в себя, поверить в то, что мы сами герои легенд.
Мы можем это сделать.
По мере того, как разгорались глаза Филиппа, и громче становился его голос, девушка оживала, как оживает лес перед весной — еще не видно листьев, но уже доносится с ветвей деревьев пение птиц. И тут же — снова холод.
— Ах нет, я не смогу. Я не смогу все бросить и вот так уйти.
— Уйти? Куда же вы хотите уйти, сударыня? — Филипп опустился перед ней на колени.
Она впервые посмотрела на него прямо, и Филипп увидел в ее глазах свое отражение — безумный взгляд, волосы встрепаны, и напряжение, будто он несет на своих плечах бурю со всем ее громами и молниями. Теперь он отвернулся и уставился в окно. Девушка тем временем собралась для ответа.
— Куда угодно. Куда угодно, лишь бы там было поменьше людей, были зеленые луга и горы. И гроза.
Стеклодув отвернулся к окну — снаружи собирались серые облака, и уже начали падать на мостовую первые капли дождя. А выше, над горами, клубились настоящие тучи, сворачивались серыми котами на пиках, и проводили пушистыми хвостами по сосновым макушкам.
— Вы любите дождь, сударыня?
— Да.
Спустя какое-то время она снова заговорила.
— Он так успокаивает и будоражит в то же время, и отгораживает от всего остального мира, будто у каждого человека появляется собственная вселенная, серая и красивая.
— Значит, вы хотите дождь, горы, и минимум людей вокруг? Сударыня, вы уверены? А если бы кто-то предложил вам, как в сказке, очутиться среди того, что вы любите, в такой маленькой вселенной только для вас, и, может быть, для кого-то еще, сударыня, вы бы согласились?
Он поднял на нее абсолютно серьезный взгляд. И девушка замерла, уставившись на него — казалось, в его черных глазах будто без радужки, за блестящим отражением комнаты и маленькой ее, клубились буря, ночь и еще какой-то неведомый ей род тьмы, и никак они не могли поделить эту территорию.
— Да. Да, я уверена.
Дознаватель то и дело поправлял шляпу, стараясь натянуть ее поудобнее, но дождевые капли все равно шлепались с коротких полей ему за воротник. Прямо над площадью сверкнула вспышка и громыхнуло так, что стекла в домах жалобно дзынькнули. Пес перехватил поудобнее папку с ордером на задержание Филиппа Тоева, и продолжил свой путь, наблюдая за быстро бегущей впереди него тоненькой девушкой. Семеня на неудобных каблучках, на один его шаг она делала десять. Легкая и хрупкая, она отчаянно пыталась удержать над головой зонт, но ветер вырывал его и крутил вокруг нее, будто карусель. Дознаватель остановился, чтобы стряхнуть воду с плаща, перед тем, как зайти в лавку стеклодува, и замер — девушка юркнула в разноцветную дверь как раз перед его носом. "Все равно парень не уйдет, ладно уж, девочка спешила, видать, что-то важное, или подарок какой забрать ей надо". На секунду у Дознавателя мелькнула шальная мысль, но он тут же ее прогнал. "Да нет никого у мальчишки, я бы заметил. Он сам по себе. Совсем. Такие девочки не бегают в лавки к таким, как он". Он не торопясь закурил сигарету и предался размышлениям о другом, гораздо более сложном деле. Кто-то наловчился уменьшать корабли и красть их из порта. Причем промышлял преступник исключительно водными судами. Сейчас пройти в порт, там присмотреться, не появился ли кто новенький, потом в адмиралтейство, потом в таверну… Из задумчивости Дознавателя вывела внезапная тишина. Нет, она не была полной и не была подозрительной. Она была именно внезапной. Исчез шум ветра, молнии и гром, деревья перестали перешептываться влажными листьями, и стук дождя по мостовой куда-то убежал. Дознаватель поднял взгляд и осмотрел улицу. Буря, продолжавшаяся весь день, исчезла, как ее и не было, все освещало яркое дневное солнце, а на идеально ровном небе ни следа облаков. Пес выронил изо рта окурок.
— Украли… Бурю… украли…
Он крутанулся волчком на месте и вломился в стеклянную дверь, чуть не сдернув ее с петель. Лавка стеклодува была пуста.
Мужчина заметался по комнате, выискивая хоть что-то, хоть какую-то зацепку, что-то необычное — ведь остался бы где-то след волшебства, след очередной кражи, сделанной мальчишкой. Но единственным, на что стоило бы обратить внимание сразу, был сильный запах озона, одуряющий и будоражащий одновременно. Запах столь сильно бивший в нос, что его, казалось, можно было пощупать. И вот, принюхиваясь, как гончий пес, Дознаватель нашелтаки последнее творение мастера-стеклодува. Тугие спирали запаха закручивались вокруг горячей еще стеклянной бусины, перламутрово-зеленой, с множеством ярких крохотных деталей внутри. Улыбка начала собирать морщинки возле глаз Дознавателя, когда он обернул полой плаща руку и поднес бусину к окну. Он запрокинул голову и рассмеялся чистым, непосредственным смехом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});