Читать интересную книгу Костюм Адама для Евы - Дарья Донцова

Я живо сообразила: мама общается с одной из своих ближайших подружек, Олимпиадой Евсеевной Сахно. Тут она обернулась и сказала:

– Дочка, ступай к себе, здесь открыта форточка, ты простудишься.

Я послушно удаляюсь, и уже в коридоре до меня доносятся слова мамы:

– Конечно, Фрося не в курсе. Ты же понимаешь, есть страшные вещи, о которых девушки из приличных семей даже слышать не должны!

И тут до меня доходит, что с Аней Спиридоновой случилась какая-то большая неприятность. Но мама не расскажет мне о ней, потому что считает дщерь-студентку малолетним ребенком, которого надо оберегать от негатива. Более имя Ани Спиридоновой она не произносила, и я вскоре забыла о ее талантливой ученице.

Прошло много времени, мама умерла, в моей жизни произошли удивительные перемены, Фрося превратилась в Евлампию. И вот как-то раз я пошла в Большой зал консерватории на концерт известного пианиста. Моя ненависть к арфе не превратилась в неприятие музыки вообще, я с удовольствием слушаю хороших исполнителей.

В соседнем кресле рядом со мной оказалась смутно знакомая женщина. Все первое отделение я украдкой посматривала на соседку, а в антракте спросила:

– Простите, вы случайно не учились вокалу у Ольги Петровны Романовой?

– Да. Откуда вы знаете? – с изумлением ответила та. И вдруг воскликнула: – Фрося! То-то мне показалось, что я видела вас раньше.

– Аналогично, – улыбнулась я. – Вы Аня Спиридонова.

После концерта мы пошли в кафе и от души поболтали. Все подруги моей мамы, включая Олимпиаду Евсеевну Сахно, скончались, мне не с кем было поговорить о родном человеке, а Анечка вспоминала о своем педагоге с восторгом, и я сразу прониклась к ней любовью. Да, в прежние годы мы не дружили. О каких тесных отношениях могла идти речь, если я уже работала, а Аня была школьницей? Но с годами разница в возрасте словно исчезает, я совершенно не ощущала ее в момент беседы за пирожными. И на следующий день сама позвонила Спиридоновой.

Мало-помалу мы стали тесно общаться, но справедливости ради следует отметить, что именно я проявляла бо€льшую активность и старалась почаще бывать у Ани. Можете посмеяться, но, когда я разговаривала с Анечкой о ее преподавательнице, Ольге Петровне, мне казалось, что мама жива, просто временно уехала куда-то.

На дне рождения новой подруги я и познакомилась с Гудковыми. Не спрашивайте, сколько лет назад это случилось, – честное слово, я не помню. А вот события, которые сблизили нас с Настюшей, врезались в память.

У Ани заболел сын, маленький Никита. Диагноз звучал как приговор: мышечная дистрофия Дюшенна. Сначала Никитка захромал, затем у него начались проблемы со зрением. Отец его, Дмитрий, был врачом и сначала ничего мне не говорил, а потом признался:

– Надо отправлять парня в Германию. Дистрофия Дюшенна не излечивается, но при правильном лечении и образе жизни больной может прожить до тридцати лет.

Я ужаснулась такой перспективе и спросила:

– Ане известен прогноз?

– Конечно, – мрачно сказал Митя. – Я сейчас пытаюсь найти выход на немецких специалистов.

Я не стала интересоваться, сколько будет стоить заграничное лечение и где Спиридоновы собирались взять деньги. Жили они совсем небогато.

Пришла беда, отворяй ворота. Вскоре после нашей беседы Митя исчез. Мы с Настей почти переехали к Ане в квартиру, жили у нее по очереди, не оставляли ни на минуту одну, помогали с Никитой, пытались совать подруге деньги, но та их не брала. Затем жизнь Анечки слегка устроилась, ей удалось поместить мальчика в специализированное лечебное заведение, а сама она работала там сестрой-хозяйкой.

Через год в лесу нашли останки Мити. И почти сразу после его похорон умер Никита. Как ни странно это звучит, но мне смерть несчастного, очень больного ребенка показалась благом. Никита не жил, а мучился, и слава богу, что он избавился от страданий.

Через какое-то время Анечка опять вышла замуж. Ее супруг, шумный, говорливый, веселый Андрюша знает о том, что пришлось пережить жене, и изо всех сил старается сделать ее счастливой. Но, с другой стороны, Андрей не хочет, чтобы Аня вспоминала о прошлом, поэтому постарался отлучить от дома ее старых подружек. Сначала мы не смогли отметить вместе Анин день рождения – Андрюша подарил ей поездку в Рим. Затем рухнула традиция собираться у Аннушки первого января – Андрей привык этот день проводить со своими родителями, и невестка отправлялась поздравлять свекра со свекровью. Потихонечку, шаг за шагом, второй муж Спиридоновой свел наше общение к кратким телефонным беседам. И даже просто позвонив Ане, чтобы спросить, как дела, я всегда слышала фоном в трубке его голос: «Дорогая, не задерживайся, у нас мало времени». В конце концов всем старым приятелям Ани стало ясно: мы – персоны нон грата. Хотя, может, Андрей прав? С ним Аня начала новую жизнь, старую нужно похоронить и завалить могилу камнями.

Наши отношения с Анечкой практически заморозились, а вот с Настей стали очень тесными, близкими. Но ничего о ее детстве я не знала, речь о нем зашла один раз, и тогда была озвучена история про соседние дачи…

– Ну ты даешь, Романова, – укоризненно покачал головой Веня, выслушав мой рассказ. – Общаешься с человеком и ничего о нем не выяснила! С чего ты взяла, что отчество Насти Ильинична?

Я нахмурилась.

– Отца Гудковой зовут Илья Николаевич. Этого вполне хватило, чтобы я сделала вывод по поводу полного имени подруги.

– Хочешь сказать, что за годы дружбы ты ни разу не видела ее паспорт? – изумился Греков.

Я развела руками.

– Нет.

– Лохушка! – отрезал Веня. – Неужели ты веришь тому, что люди про себя говорят, и до сих пор не поняла: многие врут, приукрашивают действительность, придумывают неполученное образование, несуществующих богатых и чиновных родственников. А уж насчет возраста я вообще промолчу. Ни одна из моих знакомых ни разу не назвала точной цифры, им всем «немного за двадцать пять», даже тем, кому давно к пятидесяти. Как можно считать женщину близкой подругой и не поинтересоваться ее документами?

Я разозлилась:

– Прости, если тебя разочаровала, но я не служу пограничником. Когда я впервые пришла к Гудковой, та сказала: «Знакомься, Лампочка, это мои мама Лада Мироновна и папа Илья Николаевич Петровы». Что мне следовало сделать? По твоей логике, я должна была сказать: «Рада знакомству, а теперь предъявите ваши удостоверения личности, дипломы об образовании, школьные аттестаты, водительские права и свидетельство о браке»?

Веня надулся.

– Ну… не так грубо.

– А как? И, кстати, я сама никому паспорт под нос не сую. Совершенно уверена, большинство людей никогда не изучают бумаги своих друзей!

– Вот и получается, как с Гудковой, – буркнул Веня.

Но я уже успела прийти в себя и сама наскочила на Грекова:

– Хорошо, пусть я ужасная дура. Но ты! У кого был перед глазами… да хоть отчет о вскрытии тела несчастной Настюши? Там же четко указаны все данные. Почему ты не увидел, что она Валерьевна, а? Или медкарточка из клиники Сереброва, где Настя якобы родила Гришу. В ней небось тоже было указано правильное отчество.

– Валерьевна, Ильинична… в общем, похоже, – забубнил Веня.

– Да неужели? – засмеялась я. – Почему-то до сих пор я считала, что Валерий и Илья разные имена. Не надо глупо оправдываться. Ты просто не читал в бумагах официальные данные. Увидел фамилию Гудкова и дальше уже не смотрел. Был, как и я, совершенно уверен, что отец Настюхи Илья Николаевич.

По его напряженному сопению я поняла, что не ошиблась, и примирительно произнесла:

– Ладно, забудем про глупый косяк, с каждым случиться может. Когда долго общаешься с человеком и уверен, что знаешь его родителей, никаких сомнений насчет отчества приятеля не возникает.

Но потом я примолкла и ахнула:

– Послушай! Если Настя и Гриша брат и сестра, то ведь они никак не могут быть мужем и женой!

– Дошло, как до утки, на пятые сутки! Восхищен твоей сообразительностью! – съязвил Греков. – Конечно, брак они не оформляли. А если где и показывали свидетельство, то оно фальшивое. Да и нет необходимости его демонстрировать. В книгу записей актов гражданского состояния никто не полезет, кадровики и паспортистки удовлетворятся штампом в паспорте, а его за деньги можно получить.

Но мне было не до подначек компьютерщика.

– Однако они назывались супругами! – не успокаивалась я.

– Сейчас скажу, что я герцог Кентерберийский, и ты мне поверишь, – хмыкнул Веня.

– Маловероятно, – вздохнула я. И вернула шпильку: – Есть архиепископ Кентерберийский и герцоги Кембриджский и Кентский. Ты слегка запутался в титулах. Но если приведешь женщину и объявишь: «Лампа, познакомься с моей женой Олей Ивановой», я не буду сомневаться в твоих словах. Кто родители Гудковых?