Читать интересную книгу Исмаил - Амир-Хосейн Фарди

— Пожалуйста, вот он с бородой, теперь его тычьте носом в циркулярное письмо!

Солеймани взглянул на Исмаила и, рассмеявшись, ответил:

— Да наделит тебя Аллах разумом верным, а меня — большими деньгами! Подумай, уважаемый: весь народ бежит от бород и от дремучести, а ты в это время прибиваешься к бородачам!

Хедаяти, не поднимая головы, сказал:

— Муллой, что ли, стать решил? У тебя, вроде, к женитьбе шло, там, влюблен, шуры-муры, и вдруг — что с тобой случилось? Негодяй! — потом он поднял голову и, глядя на Исмаила с мягким ехидством, произнес: — Неужто муллой заделаешься, чтобы нескольких в жены взять? Ох, негодник синеглазый. Ты ведь из тех, кто, знаешь, в тихом омуте… Не думай, что мы не замечаем!

Исмаил не стал отвечать. Когда послышался азан к полуденному намазу, он посмотрел на Солеймани. Тот понял его.

— Ну, что теперь? В голову вбил себе намазы читать? Вставай и иди, только быстро, не тяни особо! — и со смехом добавил: — О нас не забудь помолиться!

В полдень мечеть рядом с банком была почти пустой. Лишь несколько ремесленников, работающих неподалеку, да престарелых пенсионеров — больше никто не приходил на этот намаз. Исмаил быстро прочел его и вернулся. Он понимал, что другим придется тянуть за него лямку работы, поэтому торопился. Солеймани, увидев его, улыбнулся:

— Ну, быть посему, мулла синеглазый!

Хедаяти сглотнул слюну и сказал:

— Да будет так!

Сафар, как всегда, молчал. Он плотно сжал губы, бегло взглянул на Исмаила своими пепельного цвета глазами и опять, как обычно, занялся работой.

Однажды вечером Исмаил заспорил с одним проповедником, который объявил женщин умственно неполноценными, а музыку — источником гниения и эпилепсии. После конца проповеди Исмаил встал и сказал:

— Эти ваши слова не согласуются со здравым смыслом.

Проповедника это задело, и он, уже выходя из зала, ответил:

— Согласуются там они, не согласуются, а так оно и есть!

Исмаил покраснел. Кровь бросилась ему в виски.

— Нет, не так!

— Почему говоришь, что не так, юноша?

— Говорю, и все тут!

— А я говорю, что так; возражая, ты должен приводить аргументы.

Исмаил ничего не смог ответить. Проповедник ушел. И Исмаил остался с горьким чувством разочарования. Чтобы найти ответы на собственные, все умножающиеся вопросы, он углубился в ученость. Он с жадностью читал все — от истории до тафсира[26] и коранического права, и его жажда к наукам росла день ото дня. В мечети он был неизменным участником вечерних намазов. Он приходил заранее и помогал Джаваду в библиотеке. Потом участвовал в намазе, возвращался домой и до поздней ночи познавал науки.

Шли недели, месяцы, и прошлое постепенно теряло свои краски и заносилось пылью забвения. Из всего, что было, осталась лишь горячая пульсирующая сердцевина — Сара, девочка с любящим взглядом, та, которая так часто смотрела на него своими медовыми глазами — даже во время намаза, стояния на молитве, в то время, когда взор его был прикован к таинственной точке над аркой михраба, — взгляд его сплетался со взглядом Сары. И он оставался в таком положении, забыв, что время молитвы в положении стоя закончилось и нужно переходить к поясным поклонам и коленопреклонениям. И Сара смотрела на него с тревогой. Из глубины ее взгляда волной вставала вечная любовь. Придя в себя, он торопливо переходил к поклонам, быстро повторяя: «Аллах преславный!»

Разнесся слух, что один из знаменитых проповедников города десять вечеров подряд будет говорить в их мечети. И всем, кто знал об этом, предлагалось оповестить других, чтобы как можно больше народа могло получить пользу от этих проповедей. Об этом проповеднике Исмаил слышал очень много, хотя воочию ни разу не видел его. В первый вечер, еще до его прибытия, в мечети некуда было сесть. Многие заворачивали обувь в пакеты и брали ее с собой в зал мечети. Служитель прибавил оборотов вентилятору под потолком. Наконец, прибыл проповедник, на великолепном «Бенце», с шофером и несколькими сопровождающими. Белый «Бенц» сверкал. Люди были поражены. Проповедник был высокий и довольно полный. Кожа его была белой, приятного цвета, голубые глаза казались непропорционально большими и выпуклыми; борода была золотистой, чалма — черной. Все вызывало чувство уважения, смешанного со страхом, так что люди невольно расступались пред ним и старались держаться от него на расстоянии.

С пышностью и великолепием проповедник прошел сквозь народ. Оперся руками о собственные колени. Неторопливо поднялся по ступенькам минбара и уселся на самом его верху. Опустил голову и с чувством занялся запахиванием и аккуратным подтыканием пол своей абы вокруг колен и щиколоток. Белые его носки бросались в глаза издалека. После неоднократного переставления и прилаживания микрофона, а также откашливания проповедник прочел айат Корана. Затем предложил собравшимся вознести молитву — салят. Когда затем установилась тишина, он, голосом басовитым и громким, сказал:

— Те, кто пришел, чтобы слушать речь о политике, должны будут подождать до десятого вечера. О политике я буду говорить в последней беседе. А до той поры будем толковать о чудесах Млечного Пути, о тайнах Вселенной и микроскопического мира. Поэтому заинтересованные в политических вопросах должны подождать. Я опасался объявлять об этом в первый же вечер, ибо тогда многие могли бы отказаться от участия и мне не удалось бы довести до вашего сведения все остальное. Поэтому давайте еще раз вознесем молитву!

Звук молитвы наполнил мечеть. Проповедник между тем опять откашлялся и ждал окончания молитвы, но по окончании молитвы начались возбужденные шушуканья.

— Слышали, что сказал?

— Вы поняли, что он имел в виду?

— У него вся проповедь о политике!

— Все, что накопилось на сердце, одной фразой выразил!

— Удивительно дерзкий он, у него сердце льва, так говорить, как он… Да продлятся его годы!

Исмаилу слова проповедника тоже понравились. Он напрягал слух и жадно впитывал все, что говорили люди, при этом с возбуждением и тревогой замечал прохаживающихся во дворе мечети вооруженных полицейских, поглядывал и на лицо проповедника, который хладнокровно и уверенно продолжал свою речь. В это время Джавад завозился рядом с ним и, вздохнув, пробормотал:

— Чертов саваковец[27], всех облапошил!

Исмаил удивленно переспросил его:

— Джавад, кто всех облапошил?

— Да вот тот господин, которого ты видишь, который сейчас спектакль разыгрывает!

Исмаил не желал верить этим словам о проповеднике. Как хотелось ему, чтобы проповедник говорил правду и был бы тем, кем сам себя называл!

— Скажи прямо, Джавад. Этот господин…?

— Ну да, он с саваковцами заодно, мозги народу пудрит, а сам пикнуть не смеет против шаха. Все это — форма подхалимажа! — затем Джавад встал и тихо сказал: — Я не могу сидеть, боюсь, начну спорить, и тогда… Пойду в библиотеку.

Он мягко клал людям руку на плечи, проходя мимо них, извинялся, таким образом добрался до выхода из зала и вышел.

После его ухода стало чуть просторнее. Исмаил подтянул колени к груди и обхватил их руками, подав голову вперед. Он внимательно смотрел на проповедника, который завершал предварительные замечания перед разбором чудес Млечного Пути. Хотелось бы ему с той же жадностью, которую он чувствовал в начале собрания, слушать слова проповедника, но он уже не мог. Слова Джавада громче звучали в его ушах, чем объяснения проповедника. Да и смысла этой проповеди он не понимал, скорее раздумывал над смыслом сказанного Джавадом.

До конца собрания он не смог досидеть. Встал и, тем же путем, что и Джавад, направился к дверям. Он был почти у цели, когда проповедник оставил чудеса Млечного Пути и, не меняя тона своего выступления, вопросил:

— Ай, юноша, ты зачем пришел, если не хотел слушать, а если имел целью уйти, то зачем сел возле самого минбара, чтобы теперь по головам правоверных ступать? У тебя что, детишки дома не кормлены?

Исмаил, обернувшись, посмотрел на него. Кровь бросилась ему в голову, и проповедник показался ему темной, дрожащей тенью. Раздались голоса присутствующих: «Господин, проходите, проходите — не стойте!» Он вышел из зала. Во дворе почувствовал, что его голова его все еще горит и что его бьет дрожь. Несколько полицейских прохаживались по двору. Исмаил сделал глубокий вдох и пошел к водопроводному крану. Совершил омовение и пошел в библиотеку.

Джавад сидел, положив голову на стол. При появлении Исмаила поднял голову, посмотрел на него и негромко поздоровался, потом спросил:

— Почему ушел?

— Не выдержал я.

Джавад коснулся рукой своего лица. С усилием провел ладонью по векам. Глаза его были красными и влажными.

— Ты плакал, Джавад?!

— Нет, я спал, сон одолел.