Но если бы еще во времена пребывания в Сен-Дени я мог предположить то, что мне стало известно об упомянутом путешествии, я бы не захотел вас видеть и сразу прекратил бы наши отношения. Я бы скорее сунул руку в огонь, чем позволил ей взяться за перо, и скорее отрезал себе язык, чем заговорил бы с вами.
Вы уверяете, что выполняете данные мне в последний раз обещания. Но как Старый Завет оказался упразднен с приходом Господа нашего, Иисуса Христа, так и ваши обещания перестали что-то значить после вашего письма в Компьень. Нет смысла отныне говорить «Я сделаю», а лучше говорить «Я делаю». Теперь же, моя госпожа, вам надо решить, готовы ли вы иметь только одного преданного вам слугу. От вас зависит перемена моей участи, от вас зависит оказать мне благодеяние. Вы глубоко заблуждаетесь, если думаете, что в мире найдется еще кто-нибудь, кто любит вас так же, как я. Нет никого, кто бы был так же предан вам. Если я и совершил бестактность [48], так разве есть такое безумство, на которое неспособна ревность? Вините в этом себя. Ни одна любовница не позволяла со мной такого, а потому и я не знал никого, кто был бы сдержаннее меня. Сухой лист [49] из страха перед лигистами легко обнаружил, что в нем нет ни подлинной любви к вам, ни преданности мне.
Я так хочу вас видеть, что отдал бы, кажется, четыре года своей жизни, лишь бы оказаться рядом с вами вместе с этим письмом, которое я заканчиваю тем, что миллион раз целую ваши руки…»
Это письмо произвело на Габриэль д`Эстре такое впечатление, что она немедленно порвала с Бельгардом. Он быстро утешился, став любовником Маргариты де Гиз и одновременно ее матери, очаровательной герцогини де Невер, вдовы герцога де Гиза, убитого в Блуа.
В сущности, обер-шталмейстер довольно своеобразно воздал должное Габриэль, показав зсем, что заменить ее можно только двумя другими женщинами…
ГАБРИЭЛЬ Д`ЭСТРЕ ПОБУЖДАЕТ ГЕНРИХА IV ОТРЕЧЬСЯ ОТ ПРОТЕСТАНТИЗМА
Ни одна революция, как в жизни империй, так и в жизни семьи, не обходилась без женщин, которые участвовали в ней то как причина, то как объект, то как средство. Это к ним Судьба обращается со словами: «Iniperum sine fine dedi».
Кондорсе
В начале 1593 года маркиз д`О с удивительной непринужденностью писал Генриху IV:
«Сир, нет нужды лукавить, через восемь дней вы будете избраны королем Франции, и к вашим прежним противникам можно будет добавить партию католических принцев, папу, короля Испании, императора, герцога Савойского. Всему этому вам придется противостоять с вашей жалкой кучкой гугенотов, если только вы не примете быстрое и галантное решение послушать мессу… Если бы вы были глубоко религиозным принцем, я бы не осмелился говорить с вами в таком тоне, но вы ведете жизнь истинного бонвивана, и потому мы не думаем, что для вас это будет вопросом совести. Боитесь ли вы оскорбить гугенотов, которые всегда признавали за королями свободу совести, но которые, если вы их обидите, помянут вас в своих молитвах? Выбирайте сами, угождать ли вашим гасконским пророкам и продолжать таскаться по притонам, оставив всех нас в ситуации „спасайся, кто может“, дрожать ли перед Лигой, которая сама ничего так не боится, как вашего обращения, благодаря которому вы задушите прямо в колыбели нарождающуюся третью партию и через месяц станете абсолютным королем всей Франции, выиграв за один час мессы больше, чем вы могли бы добиться в двадцати выигранных сражениях и за двадцать опасностей и трудов».
Маркиз д`О был прав, ситуация оказалась в высшей степени критической для Беарнца, который в последние два года слишком много времени потерял в постелях дам. Герцог Майеннский и лигисты только что созвали Генеральные Штаты в Париже, чтобы избрать короля, и народ, измученный гражданской войной, кажется, готов был поддержать их решение, которое лишало Генриха IV короны.
К тому же испанский король Филипп II, сумевший ввести в Париж свой гарнизон, уже несколько дней пытался провозгласить королевой Франции свою дочь Изабеллу, внучку Генриха II по материнской линии.
Стало ясно, что нельзя терять ни минуты. А между тем король колебался.
И тогда вмешался Сюлли.
«Вы сможете добиться полной власти и спокойного существования королевства только двумя путями: первый — сила и армия; при этом придется принимать сильные решения, практиковать строгость, твердость и жестокость, то есть все то, что, по сути, противоположно вашему характеру и вашим наклонностям, и поэтому вам понадобится преодолеть тысячи трудностей, утомление, тягот, неприятностей, опасностей и трудов, беспрерывно трястись в седле, вечно в панцире, со шлемом на голове, с пистолетом в одной руке, со шпагой в другой, но, что еще важнее, раз и навсегда распрощаться с покоем, удовольствиями, приятным времяпрепровождением, любовью, любовницами, играми, собаками, птицами, замками, потому что в вашем новом качестве вам не избежать таких дел, как многочисленные захваты городов, частые сражения, обязательные победы и много пролитой крови; второй путь — освоиться с новой религией в соответствии с желанием большинства ваших подданных, и тогда вы будете избавлены от тягот и трудностей в этом мире, а что касается иного, об этом я не стану говорить… Вам не следует ждать от меня совета отправиться к мессе, поскольку я протестант; могу только утверждать, что это самый скорый и самый легкий способ разрушить все монополии и развеять в дым все самые хитрые замыслы…»
[50]
Это второе письмо сильно встряхнуло короля, однако не заставило его принять решение.
Он испытывал угрызения совести в отношении тех, с кем вместе сражался, дорогих его сердцу гугенотов, которые следовали за ним повсюду и готовы были за него умереть.
И тогда за него взялась Габриэль.
С некоторых пор фаворитка всерьез подумывала о том, чтобы выйти за него замуж, но она также знала, что только папа может расторгнуть брак короля и Марго. Вот почему она решила убедить Генриха IV стать католиком. Как-то вечером, когда он, по обыкновению, делился с нею своими заботами, она высказала ему свое мнение.
Из боязни так никогда и не приобщиться к роскошной жизни в Лувре она вдруг сделалась необыкновенно красноречивой и нашла собственные аргументы, которые взволновали любовника. Кроме того, она обратила его внимание, как пишет Мезере, «на нищету народа и на то, что в противном случае до конца своих дней он будет проводить все время с оружием в руках, в мучениях и тревогах, подстерегаемый случаем и ловушками, без надежды на отдых и радости жизни» [51].
После чего она воспользовалась всеми средствами, которыми владеет любящая женщина, и преуспела там, где советники, маркиз д`О и даже Сюллн, провалились [52].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});