другого нормального человека, появился изъян, простой и понятный, как любовь беспутного мужичка к бражке или распутной женщины к мужскому вниманию.
С тех пор жить стало намного проще. Внезапно проснувшуюся силу Босого приняли спокойно, мало ли рождали здешние места богатырей? Да и была эта сила хоть и удивительной, а все же нечеловеческих возможностей не дарила.
Другое дело, что были еще и другие шкалы. И вот с их заполнением у Босого возникли серьезные проблемы. Хотя бы потому, что он понятия не имел, что означает та или иная полоска.
Достигнуть прогресса в силе оказалось несложно. Потаскав кирпичи вторую ночь напролет, он заставил полоску прогресса двинуться еще немного, и ее движение можно было заметить после каждого наполненного тяжелым трудом дня. Остальные же заполнялись, казалось, совершенно хаотично. То застывали на недели, то скакали как оглашенные, хотя дело делалось, подчас, одинаковое.
Первый серьезный прогресс наступил, когда однажды Босой на охоте столкнулся с тремя волками, почему-то посчитавшими, что человек — отличная для них добыча. Обычно волки если и нападали на охотников, то только зимой и ранней весной. Голодные, истощавшие до выступающих под шкурой ребер, они приходили с дальних засыпанных сплошным покровом снега степей, выходили из лесов и подстерегали любую добычу, что пахла потом и кровью. Под осень же, когда всюду сновали ожиревшие зайцы, ожидать подвоха от троицы волков не приходилось. А вот, поди ж ты, напали. И не отступили даже когда Босой разбил дубинкой голову самому наглому из них.
Особой опасности в нападении не было. Был бы на месте Босого ребенок или женщина — у волков был бы шанс. Взрослый же привыкший к охоте мужик, да еще при дубинке… Главное, знать их тактику. Первой всегда нападала волчица, отвлекая жертву обманными рывками. Ее стоило контролировать, но по настоящему готовиться к прыжку альфы. Именно он обычно наносит первый и единственный удар, после которого стая просто ждет, когда жертва истечет кровью.
Понимая это, Босой довольно успешно оборонялся, убил двух волков, и все же третьему удалось вцепиться в ногу, да так глубоко, что далеко не сразу удалось разомкнуть челюсти, даже после того как хищник перестал продавать признаки жизни.
Рана была рваной, из нее ручьем текла кровь. Босому удалось остановить кровотечение наспех сделанной из штанины повязкой, но нога распухла и долго болела, причиняя боль. Тогда впервые и сдвинулась с мертвой точки одна из шкал, которую Босой поначалу обозвал «терпение», а потом «стойкость», потому что так ему показалось вернее.
После случая с волками Босой долго не получал никаких ран и уже отчаялся заполнить шкалу хотя бы на треть, когда в голову пришла идиотская, но очень простая идея. Выбрав вечер перед выходным днем, когда не нужно было идти на общественные работы, он уронил на ногу массивный чурбан. А потом еще один, побольше, потому что от первого не было особенно больно. Синяк вышел отменный, дававший о себе знать целую неделю. И вместе с ним немного, совсем чуть-чуть, и все же сдвинулась с места «стойкость».
Поняв, что задумка сработала, Босой на время прекратился в маньяка, думавшего только об одном — как себе посильнее навредить, но при этом суметь завтра с утра выйти на работу? Ведь была опасность не рассчитать и не только на долгое время привести себя в негодность, но и заработать на всю жизнь хромоту или еще худший недуг. В ход шло все: ножи, гвозди, огонь и даже домашний очаг, в который он совал пальцы, стремясь посильнее обжечься.
В итоге самой эффективной техникой была признана поверхность, усыпанная осколками камней с острыми краями. Они резали кожу, но не глубоко, особенно если правильно лечь. Обилие источников боли обеспечивало быстрый прогресс, остававшиеся же порезы хоть и саднили потом несколько дней, работать почти не мешали.
Шкала стойкости медленно, но стабильно ползла вверх, и когда она заполнилась на треть, усилия были вознаграждены. Сделать себе больно стало намного сложнее. Боль возникала по-прежнему, но восприятие ее изменилось. Она стала меньше доставлять неудобства, частично превратившись скорее в сигнальную систему, чем в проблему.
Некоторое время Босой чувствовал подъем и был готов и дальше продолжать эксперименты, но развивать стойкость оказалось намного сложнее, чем силу. Тяжело работать приходилось едва ли не ежедневно. Хочешь-не хочешь, а таскаешь, рубишь, дробишь, ломаешь, машешь лопатой, вилами, серпом или косой. Ради стойкости же приходилось страдать, и при этом прежние способы сделать себе больно попросту перестали работать. Хоть всего себя исполосуй — шкала если и двигалась, то незначительно, незаметно для глаз.
Издевательства над собой пришлось отложить, да и смысла в них особенного не было. Ни воевать, ни драться с кем-то Босой в ближайшее время не планировал, зато были еще четыре шкалы, почти не развитые, с которыми тоже можно было экспериментировать. Если бы знать, как.
Различные эксперименты долго не давали результата, и Босой, бывало, уже и забывал, что у него есть интерфейс. Пока однажды не столкнулся один на один с «перекати-поле».
* * *
Так называли одиноких бродячих чудищ, не имевших собственного логовища и стаи. Встречались они редко и почти никогда не появлялись в одном и том же месте, а потому рассказы о них были похожи скорее на сказки, сочиненные для красного словца. Так думал и Босой, пока не повстречался с «перекати-поле» лицом к лицу.
Как и остальные кочевые чудища, этот не монстр был похож ни на одно другое, совмещая в себе признаки двух или даже большего количества видов. Урод среди уродов. Монстр среди монстров. Логовища извергали их, как чужаков, и они, неприкаянные, бродили по свету, не способные ни примкнуть к кому-то, ни осесть на одном месте.
Встретившийся Босому монстр походил на енота-переростка, покрытого вместо шерсти крупными костяными пластинами. Голова его напоминала каменный валун, посреди которого светились маленькие зеленые глазки.
Если бы у Босого было время поразмыслить, он понял бы, что с такой башкой чудище вряд ли способно на прыжки и резкие маневры, но времени, как и всегда при внезапной встрече с чудищами, у него не было. Как обычный нормальный человек, будущий ловчий приготовился умереть и попытался увернуться от броска костяного енота чисто машинально, повинуясь лишь инстинкту самосохранения.
Усиленное интерфейсом тело оказалось неожиданно прытким. Босой и сам не понял, как оказался далеко в стороне от линии атаки и даже успел понаблюдать, как каменноголовый монстр пролетает мимо, с трудом останавливается, гася инерцию, разворачивается и разгоняется, готовый