Читать интересную книгу Купите девочку - Виктор Пронин

– Ну что ж... К этому шло. Мне кажется, всегда лучше самому объявить войну, чем ждать, пока войну объявят тебе. Как сейчас говорят... Хорошо смеется тот, кто стреляет первым.

– Правильно говорят, – кивнул Пафнутьев.

– Там, в бардачке, посмотрите... То, что мне удалось изъять у бесчувственного тела Бевзлина.

Пафнутьев глянул на Андрея, осторожно открыл ящичек и вынул оттуда сверток в целлофановом пакете. Внимательно пролистнул блокнотик с телефонами, адресами, именами. Блокнотик был маленький, но заморская отделка, тонкая тисненая кожа, похрустывающая бумага подтверждали, что блокнотик этот не для общего пользования, сюда заносились сведения действительно важные. Какие-то карточки, сложенные листки, бумаги Пафнутьев просмотрел бегло и наспех, отложив все это до того момента, когда он вернется в кабинет. Но толстая пачка новых уже долларов его озадачила.

– А с этим что делать? – спросил он у Андрея.

– Поделим, – тот передернул плечами.

– Но это же грабеж!

– Конечно.

– Нехорошо.

– Почему?

– Мы не должны опускаться до такого уровня, – произнес Пафнутьев без большой уверенности.

– Если мы не можем опуститься до их уровня, давайте до их уровня поднимемся, – усмехнулся Андрей. – И потом, Павел Николаевич, нам все равно придется как-то уравнивать наши уровни. Иначе как мы сможем приблизиться к ним, как выйдем на них и вступим с ними в контакт? А не вступив в контакт, как мы сможем положить их на лопатки?

– Ладно, разберемся, – Пафнутьев принял, кажется, единственно верное решение. – Документы я забираю, деньги оставляю. Пусть здесь пока полежат, в бардачке.

– Пусть полежат, – усмехнулся Андрей. – Приехали, Павел Николаевич.

– Вижу, – проворчал Пафнутьев, выбираясь из машины.

Каждый раз с приближением развязки Пафнутьев становился сумрачным, даже ворчливым, старался подольше побыть один. Все, что можно было узнать, он уже знал, и оставалось лишь связать разрозненные показания, свидетельства, подозрения, чтобы получить картину полную и ясную. Сейчас он был хмур и сосредоточен. И Андрей вывалил на него кучу совершенно свежих сведений, неожиданных и чреватых, и Овсов вдруг вспомнил о нем. Все это настораживало и требовало времени, чтобы разобраться, понять происходящее и найти собственное место во всех этих событиях.

Слишком уж быстро взбежав на третий этаж, Пафнутьев почувствовал, что дыхание его сбилось, сделалось тяжелым, и он замедлил шаги, чтобы в кабинет к Овсову войти спокойно и достойно.

– Здравствуй, Овсов, – сказал он. – Вот и я.

– Здравствуй, Паша... А это Валя. Как видишь, она если и изменилась, то только в лучшую сторону.

– Изменилась – это хорошо, – разулыбался Пафнутьев, увидев красавицу на кушетке у Овсова. – Лишь бы не изменила.

– Ох, Паша, – простонал Овсов и больше ничего не добавил, а Пафнутьев понял, что предложенная им тема не совсем удачна здесь. – Валя от нас ушла. Теперь она работает в роддоме.

– Роддом – это прекрасно! – с подъемом воскликнул Пафнутьев и опять почувствовал, что его восторги неуместны. – Кстати, а как наша младеница? Она проснулась наконец?

– Прекрасно себя чувствует и передает тебе привет.

– Выжила, значит? – уточнил Пафнутьев.

– Пока да. В реанимации.

Валя сидела на кушетке, забросив ногу на ногу, и ее округлые коленки выглядели вызывающе и дерзко. Куда бы ни смотрел Пафнутьев, как бы он ни вертел головой, но взгляд его неизменно возвращался к ним, спотыкался о них, будто какая-то сила исходила от этих коленок. А впрочем, может быть, и исходила. Посмотрев на Овсова, он усмехнулся, заметив, что и тот находился в таком же смятенном состоянии. Коленки притягивали взоры и лишали, лишали мужичков привычной уверенности. А Валя, видя это, чуть посмеивалась, курила сигаретку, пускала дым к потолку, а отведя руку в сторону, любовалась не то ухоженными пальцами, не то самой сигареткой с золотистым мундштуком.

– Паша, – проговорил наконец Овсов, вынимая из тумбочки бутылку какого-то виски с заковыристыми наклейками и разливая в непонятно как возникшие на столе стаканы. – Есть маленькое предупреждение...

– Внимательно тебя слушаю, – улыбнулся Пафнутьев.

– В уголовном деле, в устных разговорах, в пьяном трепе и интимном шепоте ты должен исключить всякое упоминание о Вале, о том, что ты ее знаешь, разговаривал с ней.

– Валя, вам что-то угрожает? – спросил Пафнутьев.

– Как и всем нам, – ответила девушка.

– Откуда опасность?

– У вас есть ко мне вопросы? – не отвечая, проговорила красавица. – Давайте приступим.

– Давайте. – И Пафнутьев, соглашаясь с молчаливым предложением Овсова, взял стакан с виски, чокнулся с хирургом и выпил. С некоторым недоумением заглянул в пустой стакан, отставил его и взял протянутую Овсовым шоколадку. – Простите, – сказал он Вале. – Я немного отвлекся. Итак, вопросы. Овсов рассказывал вам о девочке, которую я только что упомянул?

– Да, рассказывал.

– Как вы объясняете то, что ее до сих пор никто не хватился, никто не ищет?

– Списанная девочка, – Валя затянулась и выпустила к потолку струю дыма.

– В каком смысле? – Пафнутьев отшатнулся, услышав такое простое, спокойно произнесенное объяснение.

– В самом прямом смысле слова, Павел Николаевич. В списанные попадают дети, от которых отказались мамаши. Причины самые разные... Некоторые отказываются по малолетству, если бабе двенадцать, тринадцать, даже пятнадцать лет – какая из нее мамаша? Отказываются. И возвращаются в свои подвалы, на свои чердаки, где их уже заждались юные отцы. Некоторые отказываются от своих детей по причине полной испитости. Бомжихи часто не хотят забирать детей, беженки всех стран и народов... Ей самой деваться некуда, а уж с ребенком и подавно. Одна она и под мостом переночует... Ну и так далее. – Валя опять затянулась, потом погасила сигарету о блюдце, в котором Овсов подал конфетки к столу, подняла на Пафнутьева глаза. – Что-нибудь неясно?

– Мне неясно одно... Что вы, Валя, имеете в виду, когда говорите «и так далее»?

Валя некоторое время молча смотрела на Пафнутьева. А потом перевела взгляд на Овсова – как, дескать, быть.

– Говори, Валя, – сказал Овсов. – Раз уж начала.

– Хорошо... – Девушка тронула пальцем свою сигаретку в блюдце, передернула плечами, как бы говоря, что, мол, она готова продолжить, но за последствия не отвечает. – Слова «и так далее» означают следующее... Детишки остаются не только от бомжих и пятиклассниц. Остаются и от тех, кто не в состоянии их прокормить или считает, что не в состоянии прокормить ребенка и одновременно обеспечить себе ту жизнь, к которой призывают ваши телевизионные рекламщики, дикторы, дикторши, подохнуть бы им всем! – в сердцах закончила Валя.

– Почему? – наивно удивился Пафнутьев.

– А потому, что они показывают жизнь, которой никто, нигде в мире не живет. И убеждают этих дурех в том, что только такая жизнь и может называться жизнью. И наши писухи покорябанные стремятся к ней, несутся куда-то, ищут вокруг причины, которые мешают им жить такой вот раскрашенной телевизионной жизнью. И конечно, такие причины находят. Чаще всего получается, что именно младенец стоит на пути к такой жизни. Значит, надо от младенца избавиться. Одни его душат, другие топят, выбрасывают еще живых, некоторые, кто половчее, продают...

– И находятся покупатели?

– Сколько угодно. Покупателей столько, что на всех и младенцев не хватает. Чтобы всех обеспечить, приходится списывать младенцев.

– Это как?

– Наутро после родов матери говорят, что ребеночек, дескать, помер. Она поплачет-поплачет и смирится. А ребеночек жив и здоров, еще покрепче прочих будет. В некоторых городах прошли судебные процессы над торговцами детьми... У нас еще нет. Дело за вами, Павел Николаевич, – улыбнулась Валя и, щелкнув зажигалкой, закурила следующую сигаретку.

– За мной не заржавеет, – заверил Пафнутьев.

– Сомневаюсь.

– Не сомневайся, деточка моя! – сказал Пафнутьев неожиданно жестко, неожиданно холодно, даже Овсов удивленно вскинул брови. Такого тона от Пафнутьева он не слышал. – Скажите мне лучше вот что... Чтобы признать ребенка умершим, нужны ведь и заключения, и экспертизы, и подписи... То есть в этом участвуют многие люди, я правильно понимаю?

– Почти. Многим в этом деле делать нечего. Достаточно главного врача. А уж он поставит в нужные места своих людей. Доказательств, следов, как выражаются в ваших кругах, не остается. Мертвые младенцы уничтожаются.

– Фамилия главного врача?

– Я не назову ни одну фамилию.

– Почему?

– Жить хочется.

– Кто-то мне постоянно говорил примерно эти же слова.

– Наверное, не только мне хочется жить, – улыбнулась Валя.

– А покупатели? Кто покупатели?

– Спонсором нашего роддома является некий... Простите, вы знаете, кто спонсор нашего роддома. Если вы обратитесь к нему, то это будет... По адресу.