в озерцо и почти тут же подсёк клюнувшую рыбу.
Вода в озерце была прозрачной. И Темучин, да и рядом стоявший Нилха-Сангун увидели, как большая рыба пошла за лесой. Она шла вольно, широко поводя хвостом, но Темучин знал, что рыба будет идти за лесой только до той поры, пока не почувствует боли от врезавшегося в губу крючка. Надо было уловить этот миг и сильно, разом вывести рыбу на мелководье. А коли не успеть поймать такой миг, рыба может сойти с крючка. Темучин видел тёмную спину рыбы, розовые широкие плавники, мощный хвост и по дрожанию лесы в руке чувствовал — сейчас рыба дёрнет и поведёт в глубину.
«Ещё, ещё чуть-чуть, — уговаривал он себя, выбирая лесу, — ещё, ещё...»
Рыба согнулась в мощное кольцо и готова была прянуть в глубину, но Темучин ловко выдернул её на мель. Литое, блестящее тело заметалось на мелководье.
Темучин вырубил в ивняке толстый прут с рогулькой на конце и, выпотрошив рыбу, поставил её на рожне к огню.
Хан Тагорил вправду порадовался угощению. Он ел и говорил, что давно не пробовал такой жирной и сладкой рыбы.
Поев и вытерев руки о гутулы, хан поднялся, сказал:
— Пойдём к воде. Посидим. Надо поговорить.
Темучин взглянул на него и понял, что разговор будет серьёзным.
Объехав улус, хан и неотступно следующие за ним Темучин и Нилха-Сангун убедились, что кереиты могут пойти в набег. Было достаточно и людей, и лошадей, и воинского припаса. Надо было решать — куда направить воинов.
И Темучин, и Нилха-Сангун ждали, что скажет хан. За ним было первое слово.
Но хан Тагорил смотрел на неспокойную от вечернего ветра воду и не размыкал губ.
Молчание затягивалось.
Хан думал, что Темучин горит желанием броситься в бой и как можно скорее скрестить меч со своими обидчиками. И это одобрял. Иного и не должно было ждать от молодого человека. Действовать надо, пока горяча кровь. На завтра откладывает дело только трусливый, глупый или ленивый. Хан Тагорил внимательно приглядывался к сыну Есугей-багатура. И от этого крупного, сильного, ловкого юноши, не сломившегося под тяжестью канги, ожидал многого.
«Так, значит, — подумал хан, — урагша! А там сеча покажет».
Он взглянул на молчаливо сидящих перед ним сына и Темучина. По обычаю, они не смели обойти старшего словом.
Хан Тагорил, по-прежнему не размыкая губ, размышлял, куда направить удар воинов. Опытный в битвах, он считал, что надо ударить по самому сильному противнику. Иного не мыслил.
«Свалив сильного, — думал хан, — напугаешь слабого, и победа придёт. Сегодня сильны найманы. Значит, удар по найманам?»
Он решил: «Найманы».
Так думал хан Тагорил.
Совсем по-иному размышлял Темучин.
Мы до конца не знаем, как рождаются решения, ломающие представления, сложившиеся порой за десятки, а то и за сотни лет. Можно говорить о логике событий, об их взаимозависимости и взаимодополняемости, в конце концов, о воле и последовательности людей, осуществляющих то или иное действие. Но эти разговоры и рассуждения не приближают к пониманию истинного положения дела.
Темучин, объезжая с Тагорилом улус, видел тысячи людей, готовых по приказу хана пойти в сечу. Как-то они втроём — Тагорил, Нилха-Сангун и он, Темучин, — стояли на холме, а у подошвы его бесконечной чередой двигалось войско кереитов. Тагорил с гордостью посматривал с холма, а Темучин, нисколько не думая, как почётно стоять рядом с могущественным ханом, вдруг увидел, как тысячи этих всадников широкой полосой разливаются по степи, захватывая пространство до окоёма. Он видел пластающихся в беге коней, вскинутые над головами мечи, распахнутые в победном крике рты, и грохот лошадиных копыт уже забивал ему уши.
И другое, также вдруг, представилось ему.
В степи, когда они с матерью жили в норе в верховьях безымянного ручья, Темучин стал свидетелем волчьей охоты на сайгаков.
Волчья стая шла в угон за уходившим табунком. Волки летящими тенями скользили по снегу, но неожиданно стая распалась. Средина, где шли матёрые волки, стала сдерживать бег, в то время как быстрые трёхлетки по краям наддали в скорости и шаг за шагом начали обходить табунок. Матёрые же волчины, вроде бы обессилев, не только не спешили, но едва перебирали лапами. И тут случилось то, чего Темучин не ожидал. Трёхлетки, значительно обойдя сайгаков, пошли наперерез табунку. Сайгаки стали, и на них навалились матёрые волчины. Табунок был свален в несколько мгновений.
Глядя на воинов хана Тагорила и вспоминая волчью охоту, Темучин решил, что пройдёт время и он поведёт этих воинов в сечу именно так — широким полумесяцем с выступающими вперёд краями. Но об этом он не сказал хану Тагорилу ни тогда, ни после. Темучин уже сделал для себя вывод, что люди многое видят по-разному и вовсе необязательно торопливо высказывать своё мнение.
И по-разному увидели они — хан Тагорил и Темучин — будущее своего союза, сидя у озерка, затерявшегося в степи.
«Напасть на найманов и, свалив сильнейшего, добивать слабых», — решил хан Тагорил.
«Начать со слабейших и только затем подумать о борьбе с сильнейшими», — посчитал Темучин.
Тагорил сказал слово. Сказал твёрдо, как и пристало могущественному хану. Он не сомневался, что решение его правильное.
— Ударь быка по рогам, и вздрогнет всё стадо, — сказал Темучин, — это так, это верно.
Он не возражал, что первый удар самый сильный, как не возражал и против того, что, свалив сильнейшего, напугаешь слабого. Но он заговорил о том, что найманов можно разбить, можно разграбить их курени и взять богатую добычу, но повести за собой найманов нельзя.
Хан Тагорил нахмурился и, чуть морща губы, искоса поглядывал на Темучина.
Темучин, сохраняя в голосе высокое почтение к хану, продолжал:
— Даже разбитые, найманы не пойдут вместе с кереитами. Это сильное племя. Но вот когда под бунчук кереитов станут мангуты, тайчиуты, хори-туматы и другие степные племена, можно будет предложить союз и найманам.
Лицо хана Тагорила изменилось. Кривая улыбка больше не ломала губы. Он с явным интересом слушал Темучина.
— А что, отец, — сказал Нилха-Сангун, — Темучин дело говорит. Когда идёт табун, к нему любая лошадь пристанет.
Глядя в степь, Темучин сказал:
— Можно сломить сильного, но лучше повести его за собой.
И, вскинув голову, повернулся к Тагорилу.
— Хан-отец, — сказал, назвав так Тагорила впервые, — дай мне сотню нукеров, я вернусь в земли тайчиутов и не сразу, но день за днём склоню на нашу сторону многих нойонов. Ты дашь мне