Бал-Гаммаст хотел было вновь подсказать Арбиалт, но, когда посмотрел на нее, всяческая охота отпала. Наставницу заклинило, как видно, намертво. Прежде она, быть может, и брела по табличкам одним глазом, но сейчас оба глаза оказались бесповоротно устремленными на царевича. Арбиалт вовсю шарила взором по его смуглой коже, рассматривала грудь, соскальзывала на руки, бродила по волосам. Щеки наставницы пылали, как у больного тяжелой болотной лихорадкой.
Тут Бал-Гаммаст не выдержал, захлопал руками, будто крыльями, и во весь голос послал ей любовный призыв:
— Куу-ка-ррре-кууууууууу!
* * *
25-го дня месяца симана, уже в сумерках, у низенькой пристройки к храму Лазурного дворца отворилась дверь. Оттуда медленным и важным шагом вышла чудесная серая кошка Аннакят, в белом переднике и белых сандалиях, с длинными белыми усами и не менее длинными белыми волосьями, росшими из бровей. Потянулась, потом потяну-у-у-улась, напоследок еще раз потя-ну-у-улась и улеглась на пыльных плитах двора: лапы в одну сторону, морда и хвост — в другую. Зевнула. Прикрыла глаза. Эту красавицу, единственную на весь великии город по-настоящему пушистую кошку, царице Лиллу привезли из дальних полночных краев. Тут она стала немым укором голым и худощавым баб-аллонским мышеловам. Никого из местных котов, стремительных, тощехвостых и наглоглазых, Аннакят не пожелала приблизить к своей царственной особе.
Живи серая красавица на воле, в каких-нибудь полночных землях, сумеречный час поднимал бы ее с уютной лежки и заставлял охотиться на крыс, мышей, землероек, ящериц… Здесь охота превратилась в развлечение. Древний зов беспокоил ее в сумеречное время, но жизнь в неге и довольстве не давала доброй работы когтистым лапам и клыкастым челюстям. Поэтому, когда юноша, присевший рядом, предложил кошке игру, она с радостью откликнулась. Он гладил и ласкал ее, как гладил и ласкал бы женщину, она терлась о его пальцы, выгибала спину и урчала, как делала бы это, попадись ей достойный кот. Потом охотничий зов поборол в ней все остальное, и Аннакят, перевернувшись на спину, обхватила передними лапами ладонь юноши, ударила задними лапами в то место, где под кожей по темным ленточкам бежит сладкая кровь, сомкнула зубы на безымянном пальце… Впрочем, когти ее покоились в мягких чехольчиках, клыки кусали не кусаючи, а сладкая кровь так и не пролилась.
Оба были довольны. Кошка Аннакят — славной игре, а юноша тому, что все наконец-то закончилось: споры между советниками, эбихами и энси, материнские увещевания, долгие торжества, а вместе с ними — на стоящая и страшная угроза, притаившаяся на земле полдневных городов. Потому что 25-го дня месяца симана он и его брат были венчаны как цари баб-аллонские, равные соправители, со старшим и окончательным словом у первенца — на тот случай, если выйдет спор; в тот же день в Баб-Аллон прискакал гонец от Рата Дугана, старшего во всем краю Полдня. Упрямец хитростью вошел в Лагаш, Урук в конце концов открыл ворота Уггал-Банаду, Иссин и Ур сдались без боя, а сам Дуган штурмом взял Сиппар и Ниппур. Уж не Творец ли благословлял Царство?
Счастлива кошка, счастлив юноша, счастлива вся благодатная земля Алларуад.
Бал-Гаммаст еще не знал, что в этот день закончилась его юность.
* * *
Что за женщина! Никогда Бал-Гаммаст не видел такой женщины. Высока, смугла — много смуглее баб-аллонских девиц, но и не черна, как курчавые дочери страны Мелаги. Черны только волосы, уж в них-то вложил Творец столько цвета! Хватило бы и на все тело. Прямые, ровно подстриженные у самых плеч, волосы женщины отливают перламутром. Лоб открыт, и над ним царит серебряный обруч, украшенный посредине литой коброй. Почти живая. Изогнулась, распахнула ужасный щит, выстрелила раздвоенным языком. Вместо глаз — две капли бирюзы. И такая же бирюза в глазах у самой женщины… Два черных овала окружают глазницы, и от каждого тянется к вискам сужающаяся к острию черта. Губы… сплошь покрыты блистающим серебром. Пухлые нежные губы — как первые слова сказки, которой еще только предстоит быть рассказанной. Маленький рот, прямой тонкий нос, кожа поблескивает подобно литой меди.
Шея… Одежда скрывает грудь (впрочем, достаточно высокую) и все то, что так неотвратимо притягивает мужские взгляды. Но точеной шеи достаточно; судя по ней одной, прочее должно быть безупречным.
На женщине — белое льняное полотнище, мудрено завернутое вокруг ее тела, опушенное черной бахромой по краям и спускающееся ниже колен. У нее нет ни браслетов, ни бус, хотя женщины суммэрк очень любят их; иной раз Бал-Гаммаст видел на ком-нибудь из них настоящий «бусяной воротник»: полтора десятка нитей сплошным ковром от подбородка до груди. У этой — только круглая серебряная пектораль на кожаном ремешке. Снизу к нем подвешены маленькие треугольные пластинки, мелодично позванивающие при каждом шаге. На пекторали изображен высокий венец со множеством бычьих рогов.
На вид она старше Бал-Гаммаста солнечным кругом или двумя. Или еще старше? Он еще не знает, как читать женские улыбки, жесты, мельчайшие движения мышц лица… Невинность или уверенное знание? Губы говорят о первом, а нервное движение головы скорее о втором. Бал-Гаммаст силился разобрать, но эта таблица оказалась ему не по зубам.
Тело ее необыкновенно гибко. Ни разу за весь вечер женщина не танцевала, не выгибалась и не пыталась завязать себя в узелок, как умеют опытные базарные плясуньи. Более того, в движениях ее видна была скованность и угловатость. Но Бал-Гаммаст заметил, сколь трудно этому телу быть неуклюжим: как будто умелого борца заставили схватиться с противником вполсилы; старайся хоть до скрежета зубовного, а искусство даст себя знать… Слишком ловка, слишком хорошо эта женщина способна управлять собой. Заставь кошку ходить. по квадрату, так она из квадрата быстро сделает круг.
Один раз женщина прошла в локте от юного царя. Ее кожа пахла тамариском, душистой розой из земли Маган и еще чем-то… неприятным. Может быть, водорослями, гниющими на морском берегу. Бал-Гаммаст представил себе, как обнял бы эту плоть, как стал бы насыщаться ею и этот странный запах, пожалуй, испортил бы все разом. Неужели не чувствует сама? Женщины суммэрк сведущи в таких делах. У них есть сотни способов источать ароматы, бесконечно далекие от природного.
Музыкальных дел мастерица Лусипа родом из суммэрк. Не зная об этом, ни за что не догадаешься: их женщины — чаще всего полные коротышки с отвисшей грудью. Этой подмешали в кровь что-то еще. Среди суммэрк она вроде пшеничного колоса в окружении полбы.
От нее исходила непонятная угроза. Как будто воздух вокруг ее ослепительного тела пропитался опасностью. Почему?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});