Комарихи, алчущие Наткиной комсомольской крови для продолжения своего поганого рода, под утро просто не давали ей никакого житья. Стоило девушке на минутку прикрыть глаза, как у неё над ухом немедленно раздавалось тонкое, но грозное «з-з-з-з…» А потом Натка с размаху поминутно колотила себя по шее, или по щеке, или по лбу, куда вонзалась, казалось, раскаленная игла… Кстати, после каждой убитой комарихи на тонкой Наткиной коже вспухала здоровенная блямба.
Кстати говоря, Валерий Иванович относился к мордовским комарам как-то нарочито безразлично, пробормотав что-то вроде:
— Видали бы вы соловецких!
Савва же Игнатьевич принимал сию муку как попущение Господне, кротко, словно чань-буддист, осторожно снимая бережно изловленных им комарих со своей щеки и пуская их в свободный полет:
— Всё Божья тварь! Господом ведь не напрасно же сотворена она для чего-то? К примеру, их лягухи жрут, а тех в очередь — ужи да гадюки…
— А гадюки, гадюки тогда зачем?! — яростно спрашивала Натка.
— Неисповедимы замыслы Божии… Ну, гадюки крыс давят…
Дефективный подросток завернулся с головой в свой клифт, свернулся калачиком и беспробудно дрых на деревянной жесткой скамейке, только левой ногой во сне подрагивал. А вот зато мордовского интеллигента комары что-то вообще не кусали, видать, его специфического мокро-песьего запаха брезговали.
А потом случилось страшное.
Почувствовав некую неотложную нужду, Натка встала и вышла из вокзальчика. Оглядевшись по сторонам, она увидела солидное досчатое (так в тексте) строение, покрашенное в уставные цвета Куйбышевской железной дороги, и имевшее два входа, традиционно обозначенные буквами Эм и Жо. Однако, подойдя поближе и заглянув в прикрытый дощатым заборчиком проем, над которым жуком чернела искомая литера, Натка несколько оторопела… И входить туда поостереглась. Потому что не взяла с собой палку, чтобы проверить — дно-то там вообще есть, или ухнешь сразу по уши? Теперь наконец она вполне хорошо поняла словосочетание: «Засрать по самую крышу». Это была настоящая, исконная, суровая Мордовия, судари мои…
Решив попусту не рисковать, Натка зайцем воровато порскнула в белёсый утренний туман, мало-помалу затягивающий пристанционные кусты. И только она туда робко сунулась, как столкнулась прямо нос к носу с пятнистой коровой, которая, меланхолично на неё глядя, неторопливо пережевывала веревку, к коей был привязан некогда вбитый в землю осиновый кол…
«Тьфу ты, прям какая-то корова Баскервиллей…» оторопело подумала испугавшаяся до икоты Натка, и, приспустив свои шаровары, уже собралась было присесть… Как вдруг…
Десять тысяч комаров, тихо звеневших до сих пор где-то в отдалении, на самом пределе слышимости, все одновременно, точно получив приказ из единого диспетчерского центра, с трубным воем кровожадно кинулись на молочно — белые нежные окружности юной москвички. А десяток самых бойких из них, как видно, определенно собрались залезть Натке прямо в… туда… В самую, можно сказать, нежную середину!
С воем, стирая на ходу тыльной стороной ладошки с глаз злые бессильные слезы, Натка со всех ног кинулась к вокзальчику… Задница у ней теперь просто горела, как нахлёстанная крапивой, и при этом ещё немилосердно зудела да чесалась.
— Это всё потому, Наталья Израилевна, что у вас в растущем молодом организме переизбыток молочной кислоты…, — не раскрывая глаз, пробормотал Бекренев, сидевший на лавочке с поднятым воротом и в нахлобученной на уши шляпе.
Натка как раз собиралась ему ответить, этак, знаете, достаточно литературно, чтобы у него уши трубочкой завернулись, но постеснялась Савву Игнатьевича, как-никак, он человек пожилой и лицо духовное…
И тут в вокзальчик вошли они…
Двое мужчин в перетянутых портупеями длиннополых шинелях, с фуражками на головах, решительным хозяйским шагом приблизились к нашим героям и остановились перед ними шагах в пяти.
Краем глаза, не поднимая головы, Натка увидела, как Валерий Иванович, не меняя расслабленной позы, подобрал вдруг свои вытянутые ноги в ношенных брюках с пузырями на коленках, под себя, напрягшись, словно готовясь к прыжку. Дефективный подросток под своим клифтом тоже перестал сонно сопеть и замер, словно зверек. А мордовский властитель дум как-то очень пластично сполз с дивана, вмиг очутившись под сиденьем. Один мирно улыбавшийся новым добрым людям Савва Игнатьевич продолжал являть собой образец безмятежности и спокойствия.
Остановившиеся перед Наткой незнакомцы с минуту рассматривали наших путешественников, потом один из них, с серебристым кружком на тонкой серебряной полоске, пересекавшей синие петлицы, чуть дрогнувшим голосом произнес:
— Граждане, ваши документы!
Натка послушно потянулась было за удостоверением, но вдруг заметила, что спутник говорившего, державший правую руку в кармане, вдруг приподнял полу, указывая сквозь неё на Натку чем-то продолговатым, и Натка поняла, что ему своей шинели ну ни капельки не жалко! И что он сейчас без всяких разговоров будет прямо из кармана в неё стрелять, и она ничего уже сделать не успевает, не успевает даже сказать что-то, чтобы остановить это непоправимое безумие…
Всё произошло так быстро…
На самом деле, в реальной жизни все так и происходит, а красивые рукопашные бои с криками «Умри, несчастный!» бывают только в иностранном цветном звуковом кино про Зорро.
Сидевший мягко и расслабленно Савва Игнатьевич вдруг взорвался чудовищно — стремительным, абсолютно неправдоподобным броском.
Еще не стирая с лица приветливой улыбки, прямо с места взвившись в воздух, он вмиг пролетел, как бородатая бомба, разделявшие его с чекистами метры, и всем своим могучим кривоплечим телом обрушился на них сверху, сшибая с ног.
Грохнул выстрел, на поле шинели одного из чекистов задымила сизым дымом черная дыра, с потолка посыпалась выбитая пулей побелка, но на его груди уже сидел дефективный подросток Маслаченко, прижавший к сонной артерии свою любимую финку так крепко, что из-под её бритвенно-острого лезвия уже выступила первая капелька крови.
Лёшка внимательно и быстро взглянул на Натку с немым вопросом «Тёть Наташ, кончать мусора?!» и Натка ни на миг не усомнилась, что только мигни она ему, и чекист будет тут же немедленно и аккуратно прирезан.
А чуть левее этой эпической сцены второго Наткиного супостата уже усердно месил и старательно утаптывал в пол впрыгнувший ему обеими ногами на живот интеллигентнейший, похожий в своей мягкой шляпе и трогательном треснувшем пенснэ на чеховского доктора Валерий Иванович, трагикомически напоминающий стахановца-глиномеса, утаптывающего шамовочную заготовку для ударной стройки Третьей Пятилетки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});