— Он мне так показал, что в переговоры вступать не будет, — тихо, с нарастающим гневом прошипел премьер-министр и закурил сигару.
Этот бесноватый фюрер на компромиссы не пойдет, впрочем, как и он сам. Такова ситуация — или Британия победит воспрянувшую Германию, или нацисты угробят империю, которую его предки создавали веками. Третьего не дано.
На французов надежды не осталось, он это начал понимать уже 15 мая, когда ему позвонил их премьер и истерично заорал в трубку: «Мы разбиты! Мы разгромлены!!!»
А потом пришла и телеграмма: «Мы проиграли битву. Дорога на Париж открыта. Пошлите нам все самолеты и все войска, которые только можете». Чего захотели?! Если союзник впал в панику, то ему никто уже не поможет, а посылать своих солдат означает их погубить. В чем Черчилль и убедился несколько дней тому назад. Потерять двести тысяч с лишним — такой катастрофы Британия еще не знала.
На следующий день, 16 мая, Черчилль немедленно прилетел во Францию для совещания с военным и политическим руководством союзников. Доклад генерала Гамелена произвел на всех присутствующих удручающее впечатление — все словно застыли в тягостном молчании.
Как только до Черчилля дошло, что п р о и з о ш л о, он моментально вскинулся, пытаясь хоть как-то исправить ситуацию: «Где стратегический резерв?» И получил обескураживший всех ответ: «Его у нас нет». Именно с того часа он начал подозревать французов в нечистоплотности, в том, что эти союзники хотят заключить сепаратное соглашение с немцами и бросить британцев. Оттого и решился на эвакуацию, жаль, что поздно, да и германцы оказались на диво быстрыми.
Вряд ли французы удержат «линию Вейгана»: наспех вырытые окопы — худое препятствие для бронированной орды новоявленных гуннов. Империя помочь им не может — на континенте осталось только две английские дивизии. Убрать их нельзя — такая мера окончательно кинет французов в объятия Гитлера. Однако и погубить напрасно эти последние боеспособные соединения Черчилль не желал. Потому определенные меры он уже заблаговременно предпринял…
«Фельзеннест»
— Если бы операция «Гельб», мой фюрер, осуществлялась генералом Гальдером и штабом ОКХ в полном соответствии с их планом, то наши войска до сих пор бы находились под фортами Седана, на Маасе!
— Не стоит преувеличивать, Эрих, — Андрей с интересом посмотрел на отрешенную физиономию Манштейна.
Тот, несмотря на то, что занял место начальника оперативного управления вермахта и получил гарантии для будущей карьеры в роли главы имперского объединенного генерального штаба, был фактически оттеснен от реального руководства операциями. Гальдер, начальник штаба ОКХ, мертвой хваткой держался за свои права и, учитывая давнюю его неприязнь к Манштейну, уступать был не намерен.
— Хотя в ваших словах есть значительная доля истины, — слова были брошены с умыслом, как кидают вязанку сухого хвороста на раскаленные угли. И они достигли цели — лицо генерала покрылось багровым румянцем еле сдерживаемого гнева.
— Если бы не своеволие Гудериана, который игнорировал постоянные одергивания со стороны ОКХ, его танки не вошли бы в прорыв. Да тот же Дюнкерк взять, к примеру! Кто требовал отсрочку для перегруппировки наших войск? И Гальдер на это согласился. Он ничего не понимает, — генерал забурлил чайником на раскаленной плите, — в маневренной войне и воюет по старинке, будто нет танков и авиации!
«Эка как тебя перекосило, батенька. Самому порулить охота, но Гальдер до конца «Рота» рычаги не отдаст. Уговор дороже денег, да и с цоссенскими умниками ссориться пока неохота. Без надобности нам ускорение и перестройка на ходу, насмотрелся уже. Да и злить ОКХ без надобности не стоит, и так, по сути, их от планирования войны отодвину, но пусть пока верят, что все обойдется, а я, на радостях от победы, передумаю».
— По окончании французской кампании мы примем соответствующие меры, — Андрей постарался добавить весомости произнесенному многозначительным покашливанием. — С капитуляцией Франции война не только не окончится, а будет продолжаться с еще большим ожесточением. Или вы думаете, Эрих, что Англия примирится с поражением?
— Нет, мой фюрер. Пока она рассчитывает отсидеться на своем острове, война будет продолжаться. Так было всегда в истории, британцы способны воевать очень долго.
— Еще бы, у них колонии, весь мир — огромный рынок сбыта, за спиной Америка с индустриальной мощью. А потому у нас нет времени, чтобы Англию, как Трою, десять лет осаждать. Нужно кончать с этой головной болью раз и навсегда, не позднее августа, в крайнем случае, к середине сентября. Если мы упустим этот шанс, Эрих, другого нам не представится.
— Мы будем готовы, мой фюрер. Адмирал Редер уже начал сбор необходимого тоннажа. Все наши судостроительные мощности переведены на производство десантных барж для перевозки танков и техники…
Андрей, прикрыв глаза, слушал обстоятельный доклад Манштейна — он не ожидал, что за десять дней, с момента принятия решения можно провести такую уйму приготовительных мероприятий.
«А ведь впереди еще два с половиной месяца — середина августа весьма подходящий срок для высадки. Манштейн прав — достаточно пяти дней хорошей погоды, и можно будет перебросить на ту сторону Канала с дюжину дивизий, в том числе несколько танковых и моторизованных. Плюс еще три дивизии парашютистов, если Геринг не подведет.
Но нет, вряд ли Геринг промешкает, сейчас он кровно заинтересован в удачном исходе «Морского льва». Да и Тодт зашевелился, я ему удачно скинул информацию про паромы Зибеля. Надо же, вовремя вспомнил и чуть не запалился. Разве мог я подумать, что тот не под началом Редера, а подполковник люфтваффе. Зато с июля эти баржи косяком пойдут, как лососи на нерест. Посуды хватит, лишь бы моряков достаточно было. Но адмирал чуть ли не клятвенно обещал, что сотню экипажей дополнительно подготовят, мобилизовав гражданских моряков. Англичане такое сделали под Дюнкерком, и ничего, почти справились».
— Мой фюрер, мне важно понять дальнейшие перспективы войны со стороны политики!
— Да, конечно, Манштейн, — Андрей оторвался от размышлений, ощутив всей кожей, как пристально смотрит на него генерал. — Германия не может воевать против всего света, Эрих. Иначе для нее дело кончится плохо. Тем более воевать с Америкой. Это чревато. Но в союзе с другими державами война с англо-американским блоком может закончиться для нас, и успешно.
— Вы имеете в виду, мой фюрер…
— Надо закончить войну с Францией, Манштейн, — Андрей резко оборвал генерала и добавил, смягчив голос: — Вот тогда мы с вами и поговорим о перспективах!
Сомма
Гауптман фон Люк в который раз удивился невероятной везучести своего генерала, перешедшую и на дивизию. Мосты через Сомму достались немцам в целости и сохранности — французы либо не удосужились взорвать, либо попросту не успели, настолько был внезапен и страшен для них рывок вперед вражеских панцеров.
Танковая дивизия наступала в привычном порядке — впереди, под прикрытием бронемашин, неслись мотоциклисты разведывательного батальона, за ними танковый полк, а следом пехота на грузовиках и артиллерия.
Движение шло по равнине, и Люк видел, как почти рядом по главным дорогам отступали разбитые французские части 10-й армии, безнадежно пытаясь прорваться через запрудившие магистрали толпы беженцев с немудреным житейским скарбом на повозках и колясках.
И вот сейчас произошла первая остановка — батальон Люка был встречен пулеметным огнем и реденькими шрапнелями. Пришлось спешиться и вызвать на помощь танки с мотопехотой, так как обойти французские позиции оказалось невозможным. В азарте капитан со своими разведчиками вломился прямо в «линию Вейгана».
Жиденькие окопчики с траншеями не произвели впечатления на мотоциклистов, но атаковали немцы осторожно, продвигаясь вперед перебежками и дожидаясь танков. Люк завалился рядом с солдатами в ложбине, постоянно ругаясь — настроение у него несколько испортилось, а теперь придется сидеть в этой яме под обстрелом с добрых полчаса.
— Господин капитан, ваш завтрак!
Люк повернулся и не поверил собственным глазам. Один из его связных, ефрейтор Фриче, в гражданской жизни управляющий гостиницей в Сааре, подполз к нему и протянул поднос с бутербродами. Больше всего поражала украшавшая их зелень петрушки и бумажная салфетка.
— Да вы просто безумец! Конечно, есть хочется, но сейчас у меня другие заботы — поважнее завтрака.
— Я понимаю, но голодные командиры становятся нервными. А я чувствую свою ответственность за состояние вашего здоровья.
С этими словами ефрейтор был таков — оставив полдюжины бутербродов, тут же пополз обратно, не обращая внимания на рвущиеся на поле боя французские снаряды.