Читать интересную книгу Библия Раджниша. Том 1. Книга 2 - Бхагаван Раджниш

Ганди обычно говорил: «Все религии как одна». То было тоже политической уловкой. «Все религии как одна; индус, мусульманин, христианин, джайна, буддист, сикх... все религии как одна». Но основной политикой при этом было захватить всех этих людей и их голоса, удержать Индию от раскола, чтобы партия Ганди правила над всей Индией, а не только над какой-то ее частью.

На их молитвенных собраниях, проходивших каждое утро, цитировался Коран, читалась Библия, воспроизводились также и другие святые книги. Читалось несколько отрывков из Библии, несколько отрывков из Торы, несколько отрывков из Корана... И здесь тоже была великая хитрость, я ведь заглядывал в те отрывки, которые они читали: эти отрывки совпадали по смыслу с Гитой. Из Библии выбирались только те отрывки, которые по смыслу совпадали с Кришной, ведь Ганди называл Гиту своей «матерью». Он никогда не называл Коран «мой отец» или Библию «моя тетя», ну хоть бы... только Гита была его матерью. Все эти выбираемые им фрагменты вводили в заблуждение. Они представлялись просто разными переводами одного и того же послания, как будто они были одним и тем же посланием. Все, что было против Гиты - или просто отличалось от Гиты, не то, чтобы шло против нее, - все это исключалось.

Поэтому он обманывал мусульман, обманывал христиан, обманывал джайнов, обманывал буддистов, обманывал сикхов, всех. И все они думали, что этот человек сверхмудрец; в этом смысл слова «махатма» - великая душа. Как будто души бывают великими и маленькими, души - это просто души, не великие и не маленькие. Но великая душа... махатма... ведь он так либерален, непредвзят... А он был предвзят целиком и полностью.

Харидас знал это. Поэтому он сделал вот что: он обратил себя в мусульманство. Он поступил хорошо. Я приветствую его. Двери дома Ганди были закрыты для него. Ганди отказался от него, объявив: «Он больше не мой сын. Я больше не его отец. Он совершенно обманул мои ожидания. Если бы он умер, было бы лучше». Какой же грех он совершил? Он отправился в школу! Но он был по-настоящему разумным мальчиком. Как только он оставил школу, он обратился в мусульманство.

И мусульмане возрадовались. Их радовала идея, что старший сын Ганди нашел приют в исламе. Они стали называть его «Махатма Абдулла Ганди».

Они сохранили «Махатма» и «Ганди», чтобы люди помнили, кто он, и изменили «Харидас» на «Абдулла», что буквально и означает «Харидас». «Абд-Аллах»... слуга Бога, точно такое же значение имеет и «Харидас» - слуга Бога. Это арабский перевод слова «Харидас», так что это в точности одно и то же.

Но Ганди был шокирован! Представьте себе, его сын пошел в школу - и этого оказалось достаточно, чтобы отказаться от сына, а теперь сын стал еще и мусульманином! Ганди рыдал. И это человек, который говорит, что все религии одно и то же. Тогда в чем же разница? Является ли он индуистом или мусульманином, какая разница? Ведь даже его имя - не что иное, как арабский перевод санскритского имени — точный перевод.

По случайному совпадению была одна встреча в Бомбее. По случайному совпадению Ганди ехал в том же поезде, из которого выходил Харидас. Кастурба в конце концов была матерью; она хотела хотя бы взглянуть на своего сына. Она знала, что муж не разрешит им поговорить, но Ганди не разрешил ей даже увидеть его. Он сказал: «Помни, ты не должна видеть его. Для нас он умер. Став мусульманином, он нанес мне пощечину». Он забыл про свой синтез всех религий... а тем временем каждый день продолжались все те же молитвы.

Очень легко обмануть ожидания людей такого типа.

Мои ожидания обмануть нельзя, невозможно. Нет возможности обмануть мои ожидания; я ведь не навязываю вам никакой дисциплины, как вы можете подвести меня? Я не даю вам никакой доктрины, против которой вы могли бы пойти. Как вы можете пойти против меня?

Я всего лишь постоянно говорю вам: «Будьте подлинно самими собой».

Единственный способ обмануть мои ожидания - это не быть собой. Можете ли вы сделать это? И очень хорошо, что не можете.

Я начал говорить не потому, что вы не оправдываете моих надежд. То, что я начал говорить, не имеет к вам никакого отношения. Просто я человек, живущий от мгновения к мгновению.

Однажды я почувствовал желание отправиться в мир безмолвия. И я замолчал.

Другой бы на моем месте не отправился бы в безмолвие, поскольку столь многое было не завершено, так много еще нужно было сделать. Но меня это не беспокоит. Ведь однажды я умру, и все останется незавершенным - что же, мне откладывать и смерть?

Я проживаю жизнь так же, как я буду проживать смерть, от мгновения к мгновению.

Если дела не завершены, пусть остаются незавершенными. Может быть, такова их судьба. Может быть, кто-то другой завершит их. Кто я, чтобы беспокоиться?

Поэтому однажды я остановился, я почувствовал желание остановиться. Однажды я сказал, я просто сказал Шиле - и в тот момент она была бедной Шилой, - я сказал ей: «Я собираюсь прекратить говорить». Она была потрясена. Что произойдет со всем движением? Как выживут санньясины? Они привыкли слышать меня каждый день; это стало их пищей, ежедневной пищей.

Но я никогда ничего не предусматриваю, я очень непредусмотрительный человек. Что я чувствую, то и делаю, совершенно не задумываясь о последствиях. Я готов с радостью принять любые последствия.

И снова была бедная Шила. Я сказал ей: «Сегодня я собираюсь заговорить!»

Она попросила меня: «Но нужно сделать приготовления, и то, и другое... Нельзя ли завтра?»

Я сказал: «Нет. Это ваше дело, приготовления и прочее. Я собираюсь говорить сегодня».

Это никак не связано с вами. Это просто мой способ жизни, от мгновения к мгновению, оставаясь спонтанным, оставаясь непредсказуемым. Я не знаю, завтра я могу не заговорить, я могу снова остановиться. Я не могу гарантировать завтра, поскольку завтра не в моих руках, оно открыто, не предрешено. Посмотрим, когда оно придет. Посмотрим, что оно принесет.

И так я жил всю свою жизнь.

Однажды я оставил свою семью. Они все беспокоились обо мне. Они хотели, чтобы я пошел в научный колледж, но я отказался. Я сказал: «Это мне неинтересно. Я буду изучать философию, религию, психологию. Мне интересно это, поскольку я собираюсь бороться - всю свою жизнь - против философов, теологов, священников, психологов».

Мой отец сказал: «Странный интерес - ты собираешься бороться с этими людьми?»

Я сказал: «Да, и поэтому я должен изучать их так глубоко, как это только возможно. С наукой у меня нет конфликта. Науку я собираюсь использовать, но религиозные деятели, философы - со всеми этими людьми я собираюсь бороться».

Отец мой сказал: «Образумишься ли ты когда-нибудь или нет? Я не собираюсь платить ни единого пайса за твое обучение в любом художественном колледже».

Я сказал: «Я не прошу ни единого пайса. Даже если вы дадите деньги, я не приму их». Он не подумал, что я говорил серьезно. Он так сильно любил меня.

Я покинул дом, не взяв ни единого пайса у своих родителей. Я проехал без билета восемьдесят миль до ближайшего университета. Когда отец увидел, что я действительно ушел, он ринулся за мной на станцию. Но когда он добрался туда, поезд уже ушел. Он спрашивал. Люди сказали: «Да, мы видели его; он уехал».

Он поехал за мной на следующем поезде, нашел меня и сказал: «Не воспринимай мои слова так серьезно. Я просто пытался как-то убедить тебя, чтобы ты пошел в научный колледж, стал доктором, стал инженером. Что ты выиграешь от искусства?»

Я сказал: «Смысл совсем не в этом. Я не собираюсь выигрывать. И я не могу представить себя доктором. Я лучше покончу с собой. Строить мосты, дома... Я не представляю себя инженером. Этого нет в моем существе. Я не чувствую в себе ни единого отзвука этого — ни один колокольчик не звенит во мне». При виде доктора я скажу: «Бедный парень. Всю свою жизнь он будет думать о болезнях, заболеваниях, больных людях и полностью забудет, что вся его жизнь, его собственная жизнь, каждое мгновение просто утекает в трубу. Он думает о жизнях других людей, о том, как спасти их, и он полностью забыл, что сам он еще не спасен».

Он сказал: «Прости меня. Иди в художественный колледж. Я буду присылать тебе денег».

Я сказал: «Я не могу принять их. Вы знаете меня. Вы сказали, что не дадите мне ни пайса». Я сказал: «Даже если вы дадите мне деньги, я не приму их». Сейчас вы даете, и я не принимаю».

И я не принял от него денег. По ночам я работал журналистом дневной газеты, редактором, а днем ходил в университет. И отец был действительно очень сильно обеспокоен. Снова и снова, каждый месяц, он приезжал. Так прошло два года. Затем однажды, когда он приехал, я сказал: «Хорошо, я приму». Он не сказал ни единого слова. Я сказал: «Вы ничего не говорите. Если вы скажете хоть одно слово, тогда, как я сказал уже раньше, вы будете давать мне деньги, а я буду отказываться от них. Поэтому договоримся так: и вы не даете мне денег, и я не отказываюсь от них. Вы просто кладете деньги здесь на мой стол, всякий раз, когда чувствуете, что я нуждаюсь в них. Ни вы не даете, ни я не беру».