Менелай играет со своим ножом.
– Она не особенно хороша собой, – говорит он, – но она добродушная. А мой брат уверен, что она еще и хитра.
– Он прав, – отвечает Елена. – Она умная.
Менелай усмехается и ничего не говорит. Клитемнестра представляет, как он целует ее сестру в губы, как кладет руки ей на плечи. К горлу подступает тошнота.
– Что ты обсуждал с Тиндареем? – спрашивает Елена. Она напугана, и Клитемнестра слышит, как сестра изо всех сил старается говорить спокойно. – Вы долго пробыли в мегароне.
Елена тихо вскрикивает, и Клитемнестра подбирается поближе к двери, чтобы заглянуть внутрь. Она видит, как Менелай медленно подходит к Елене, пока та пятится. Они двигаются изящно, точно волна, но в этом движении таится опасность. Кажется, что он собирается ее ударить, но не делает этого. Он берет ее маленькую руку в ладони и говорит:
– Вечно ты спрашиваешь о том, что тебя не касается, Елена.
Она закусывает губу и ничего не отвечает. Менелай наблюдает за женой, а затем добавляет:
– Мы всего лишь говорили о Микенах и о золоте, которое мы должны Спарте. Мы с Тиндареем заключили договор, а договор надо уважать.
Клитемнестра чувствует, как расслабляется ее тело, страх отступает. Слова Одиссея развеиваются, и в голове у нее остается лишь отдаленный шум, едва различимое предупреждение.
Ребенок пинается, и она делает шаг назад. Раньше она бы вошла в комнату и заслонила собой сестру. Защитила бы Елену ото всех и вся. Но теперь она не может.
Она сама этого хотела, – приходит ей в голову жестокая мысль. Она выбрала его всем назло, так пусть теперь отвечает сама.
Через несколько дней Пенелопа и Одиссей отбывают, и Клитемнестра снова остается в одиночестве. За ужином к ним присоединяется Киниска, ее отец, а также Лисимах и еще несколько человек из спартанской знати. Чтобы не сидеть рядом с Агамемноном, Клитемнестра занимает место рядом с Еленой, которая при виде сестры удивленно вскидывает брови. Клитемнестра чувствует запах кожи Елены: мед, крокус и цветы миндальных деревьев, что растут у конюшен. Мгновение они смотрят друг на друга, затем Менелай берет ее маленькую белую руку, и Елена отворачивается. Клитемнестра чувствует холод в тех местах, где ее касался взгляд сестры. Она задается вопросом, почему Елена и Менелай всё еще не вернулись в Микены.
Слуги приносят блюда с луком и сыром, запах тянется за ними шлейфом, а Тиндарей в это время рассказывает всем о своей последней охоте. Киниска постоянно его перебивает, похваляясь собственными успехами, и смотрит на Агамемнона с таким вожделением, что на Клитемнестру накатывает отвращение. Елена почти не прикасается к еде.
– Значит, сын Лаэрта отправился в путь с твоей племянницей? – спрашивает Лисимах Тиндарея.
– Всё так, – отвечает Тиндарей.
– Из них выйдет хорошая пара, – говорит Агамемнон.
– Вам нравится Одиссей? – спрашивает Киниска, отпивая вина.
– Он мне не нравится, – без колебаний отвечает Агамемнон. – Я его уважаю. Он умен.
– Говорят, что он самый умный муж из всех живущих. Муж, преисполненный козней, – говорит Леда.
– Козни не делают героев, – отвечает Менелай.
Клитемнестра усмехается и переключает свое внимание на сыр. Она готова вступиться за Одиссея, если кто-нибудь снова его оскорбит, но Тиндарей меняет тему.
– Есть ли новости с востока?
– Не так чтобы много, – отвечает Агамемнон. – Троя всё еще теснит данайцев на море, но никто не дает ей отпора.
– Говорят, что этот город неприступен, – вставляет Леда.
– Мама, а где находится Троя? – спрашивает Филоноя. Ее голос разносится по залу пронзительным эхом.
Ей отвечает Агамемнон:
– По другую сторону Эгейского моря. К северу от Меонии, – он бросает быстрый взгляд на Клитемнестру, – где живет муж твоей сестры.
– Даже дальше Лесбоса, – добавляет Леда, и Филоноя, кивнув, возвращается к своему луку, сосредоточенно выбирая по одной головке и уплетая их, точно сладости.
– Не бывает неприступных городов, – заявляет Агамемнон. – Если данайцы объединят свои армии и будут сражаться вместе, Троя падет.
Лисимах ухмыляется. Спартанцы не участвуют в чужих войнах.
– Это едва ли.
В глазах Агамемнона что-то вспыхивает, но больше он к этой теме не возвращается.
Когда в небе показывается луна, Тиндарей призывает всех поразвлечься. С одной стороны зала расставляют деревянные щиты для метания ножей. Тантал рассказывал Клитемнестре, что в Меонии подобные развлечения не редкость. Когда он устраивает пир, в зале всегда присутствуют музыканты, жонглеры и танцоры. Самому ему больше всего нравятся акробаты и экзотические звери. Один раз полосатая гиена – Клитемнестра никогда о таком звере не слышала – сбежала от своего хозяина и бродила по дворцу, пока ее не поймали. Тантал рассказал ей, что вой гиены похож на хриплый смех, и они вместе хохотали над этим.
Киниска встает, держа в руке нож, всё еще перепачканный в мясном жире. Она бросает его, и когда нож вонзается почти что в центр щита, все принимаются хлопать. Леда подталкивает Фебу и Филоною тоже попробовать, Агамемнон дает им подсказки. Клитемнестра отворачивается. Смотрит на небольшую собачку у ног отца, ей – точнее, ему – бросают объедки. Пес быстро, жадно глотает и, расправившись с едой, поднимает морду в ожидании добавки.
А он не так уж сильно отличается от мужчин, думает Клитемнестра. Их голодные, резко очерченные тенями лица блестят в свете факелов. Они метают и метают свои ножи, сражаясь за еду и вино, пока слуги топают туда-сюда по липкому от жира и мясных соков полу.
Клитемнестра просит ее извинить и встает из-за стола, чтобы уйти. Она торопливо выходит из залы как раз в тот момент, когда Агамемнон метает свой кинжал. Он попадает прямо в центр щита.
В своих покоях Клитемнестра глядит в потолок, вспоминая, как они с Еленой разговаривали о сверкающих в небе звездах и о том, как за ними наблюдают боги.
– Как ты думаешь, они видят нас сейчас? – постоянно спрашивала Елена.
– Нет, – отвечала Клитемнестра. – Они слишком заняты другими делами. Как бы они смогли наблюдать за всеми сразу?
Впервые за долгое время эти воспоминания ее убаюкивают, и она засыпает.
Всё начинается с боли, словно кто-то разрезает ее острым лезвием. Клитемнестра просыпается и, хватая ртом воздух, валится с кровати. Никакого лезвия нет. Выбравшись из укрытия меховых покрывал, она чувствует холод. На востоке пробуждается робкий свет; должно быть, заря. Она пытается встать, но боль возвращается, сильнее прежней. Ребенок готов родиться. Она пытается позвать на помощь, но не может издать и звука. Кулаки сжаты, дыхание как будто остановилось. Она встает на четвереньки, затем поднимается и стискивает зубы, стараясь вспомнить, когда еще она испытывала