— О чем задумались, Стелла? О будущих статьях для вашей газетенки?
Она вздрогнула и покраснела: неужели он догадался? Под грубой внешностью гиганта скрывался проницательный ум, и Тераи уже не раз приводил ее в смущение.
— Не знаю, что меня заставило стать вашим проводником, — продолжал он. — Наверное, то, что вы были готовы на все, лишь бы собрать нужный вам материал. Похоже, вы пустились бы в этот путь и без меня. А мне было бы жаль, если бы такое прелестное существо погибло от стрел умбуру или было съедено живьем ниамбами! Боюсь, только мне придется дорого заплатить за свое великодушие. С самого начала боялся…
— Зачем же вы тогда это сделали?
— На Эльдорадо есть крылатое существо, Michroraptor ferox, по-местному — билрини. Это настоящий маленький демон! Величиной меньше ладони, он разрушает гнезда других псевдоптиц и своим отравленным клювом убивает животных гораздо крупнее его самого. Но если билрини попадается в клейкую ловушку хищного цветка, я всегда освобождаю его и отпускаю. Он слишком красив, чтобы погибать такой жалкой смертью!
— Значит, вы боитесь моего ядовитого клюва!
— Хм, трудно сказать! Если бы вы таили зло на людей этой планеты, вы бы могли сильно навредить. Но даже если у вас самые лучшие намерения, любая ваша статья, переписанная так, чтобы она понравилась читателям, несомненно принесет эльдорадцам больше вреда, чем пользы.
— По-вашему, все читатели идиоты?
— О нет! Просто отравленные люди. Чтобы они очнулись, ваши газеты должны для начала говорить правду, на которую сейчас читателям наплевать. А затем ваши читатели должны задуматься, к чему они не приучены. Может быть, если взорвать все радио и телестанции, если закрыть все рекламные конторы, они сумеют отличить цивилизацию от кучи бесполезных машин…
— Чтобы вернуться к тому уровню, на котором стоят ваши приятели ихамбэ?
— Да нет же! Но о чем спорить с женщиной Земли? Через три дня мы доплывем до Кинтана, столицы империи Кено и ее главного порта в устье Ируандики. Там вы увидите — во всяком случае, я на это надеюсь — иную форму культуры Эльдорадо. Она на уровне нашей древней Ассирии, но основана на совсем других моральных принципах.
— Почему вы сказали: «во всяком случае, я надеюсь»?
— Так, до меня дошли странные слухи…
Он снова взялся за весло. Стеллу утомлял однообразный пейзаж: низкие берега с полосами деревьев или кустарника, которые скрывали от глаз саванну и ее животных. Время от времени черная спина вспарывала воду неподалеку от пироги, и в зависимости от того, чья это была спина, Тераи либо продолжал спокойно грести, либо брался за карабин и выжидал, готовый ко всему. Но на них никто ни разу не напал, и геолог, отложив оружие, снова греб, поглядывая по сторонам.
— Вы не дадите мне на время весло? А то вы меня везете, как китайскую принцессу!.. — О, пожалуйста!
Время пошло вроде быстрее, но скоро руки Стеллы устали, поясницу начало ломить, и она вынуждена была остановиться. Свинцовое небо давило на реку, сливаясь вдали с ее серыми волнами. Пирога, в которой плыла Лаэле с братом, держалась чуть позади, и Стелла бездумно смотрела, как вода мягким веером взлетает из-под их легкого суденышка.
Тераи вполголоса запел печальную песню; мелодия поразила девушку своей красотой. Такое же чувство вызывали у нее на Земле грустные напевы лесорубов или первых переселенцев Запада, которые говорили о быстротечности жизни, о коротких встречах, о едва возникшей и тут же кончившейся любви, о роковой неизбежности разлуки…
— О чем вы поете?
Тераи вздрогнул, словно грубо пробужденный ото сна.
— О волнах Ируандики.
— Очень красивая песня.
— Я бы не должен ее петь, это песня женщин. Но ихамбэ привыкли к моим чудачествам. Я сделал вольный перевод на французский. Хотите послушать?
— Да, конечно!
Он отложил весло поперек пироги, и мелкие капли начали падать с него. Тераи пел:
Волны ИруандикиНесут мою пирогу, —Итэ, Итэ, ты от меня далеко!Ты ушел из моих объятийНа заре и пропал в тумане.
Два раза уже вставалиТри луны над горами,Без тебя угасло дваждыСвященное пламя.Ты ушел и не обернулсяНа заре, и пропал в тумане.
Говорят, красотка из КеноПохитила твою душу!Покарай ее, Антафаруто!Ты уплыл от меня по реке,На весло налегая,И растаял в тумане.
Ты однажды вернешься, знаю,С опустошенным сердцем,Но меня уже не застанешь.Я устала от ожиданья,И скоро уйду, растаюВ вечном тумане ночи!
— Это песня ихамбэ? — спросила Стелла, когда он умолк.
— Да. У моих друзей поэтическая душа. Кстати, там, где в песне упоминается сердце, в оригинале речь идет о другом органе, скорее близком к нашей селезенке. Но кто знает, где у нас душа? Никому не известно, когда и кем придумана эта песня. Теперь ее обычно поют покинутые женщины или вдовы. Но она не старше четырехсот лет, потому что до этого ихамбэ жили не у берегов Ируандики, а в бассейне Бетсиханки. Впрочем, название реки легко заменить, и даже ритм не изменится.
— Научите меня этой песне!
— Только не здесь. Вы не имеете права ее петь. Если я, мужчина, пропел ее — это говорит только о моем дурном воспитании, не больше. Но если вы ее запоете, это уже будет святотатство! Я научу вас потом, когда мы вернемся в Порт-Металл.
— Господи, до чего же ваши ихамбэ усложняют жизнь своими обычаями!
— А чем лучше ваши, мадемуазель? Почему, например, ни на одной земной вечеринке нельзя даже заикнуться о серьезном деле? Это, видите ли, табу! Представьте себе, какой выйдет скандал, если я на приеме у вашего отца — если он меня когда-нибудь пригласит! — отведу в уголок одного из ваших инженеров и спрошу, что он думает о таком-то месторождении. Деревенщина! — зашипят все. — Разве не знает, что об этом можно говорить только в конторе!
Стелла рассмеялась.
— В ваших словах есть доля правды. Я сама порой чуть не засыпала на таких приемах.
— О, значит, для вас еще не все потеряно! Я не очень жалую вашего папеньку, но чтобы добраться до того поста, который он занимает, явно нужны были и ум, и энергия, и способность отличать самое важное от случайного. Он свил для вас теплое гнездышко, а вы его покинули. Теперь вам придется заботиться о своем гнезде…
— Что я и делаю! Вы же знаете, что после ссоры с отцом…
— По закону он в любом случае обязан оставить вам не менее четверти своего состояния. Aurea mediocritas, как сказал бы Гораций.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});