Мериам, зарабатывавшая неплохо, советовалась со многими фкихами. Все были убеждены, что ребенка сглазили; и ясно было, что это сделал назарей, у которого она работала. Они объяснили ей, что делать: подсыпать Маршу порошки, которые помогут отвести порчу. Это было абсолютно необходимо, сказал Ларби, мрачно глядя на меня. Даже если бы сеньор согласился снять глаз (а, разумеется, Мериам с ним ни за что бы об этом не заговорила), сам это сделать он бы не смог. То, что она подсыпала, не могло ему повредить; это было просто лекарство, чтобы его успокоить: так что когда придет время снять заклятье, он бы не сопротивлялся.
Как-то раз Марш рассказал Ларби о своих подозрениях, что Мериам подсыпает ему в еду снотворное, и просил его быть бдительным. Бумага о выплатах Ларби была подписана, чтобы заручиться его поддержкой. Поскольку Ларби считал, что смеси, которыми Мериам потчует хозяина, относительно безвредны, он разубедил Марша, а ей разрешил и дальше давать ему снадобья.
Ларби устал сидеть на корточках, резко встал и принялся бродить взад-вперед, стараясь ступать в центр каждой плиты.
— Когда ему пришлось поехать в больницу в Лондон, я сказал ей: «Видишь, он из-за тебя заболел. А вдруг он не вернется? Ты никогда не снимешь порчу». Она огорчилась. «Я сделала, что могла, — сказала она. — На все воля Аллаха».
Когда Марш все-таки приехал в Танжер, Ларби убедил ее поскорее довести дело до конца, раз уж ей так повезло, что он вернулся. По его словам, он думал, что для здоровья сеньора будет лучше, если лечение закончится поскорее.
Пока он говорил, я не задавал вопросов: я старался, чтобы на моем лице ничего не отразилось, подозревая, что он замолчит, если заметит хоть малейшее неодобрение. Солнце скрылось за деревьями, во дворике стало зябко. Мне очень хотелось встать и пройтись взад-вперед, как он, но я решил, что и это заставит его замолчать. Если один раз прервать поток, он может не возобновиться.
Вскоре Маршу стало еще хуже, у него начались жуткие боли в желудке и почках. Он не вставал с постели, и Ларби приносил ему пищу. Увидев, что он не может встать даже в туалет, Мериам решила, что пришло время избавиться от сглаза. В ту же ночь, когда фких провел церемонию в ее доме в присутствии девочки-калеки, четверо родственников Мериам поднялись к Джамаа-эль-Мокре.
— Когда я увидел, что они идут, я сел на мотоцикл и уехал в город. Я не хотел быть тут, когда они это делают. Я тут не при чем.
Ларби остановился и потер руки. Я услышал, как в деревьях зашумел юго-западный ветер — как раз пришел его час.
— Пойдем, покажу кое-что, — сказал Ларби.
Мы поднялись по ступеням за домом и оказались на террасе с увитой цветами беседкой. За нами была лужайка и стена деревьев.
— Ему потом было очень плохо два дня. Он все просил, чтобы я позвонил его английскому врачу:
— А ты не позвонил?
Ларби перестал шагать и посмотрел на меня.
— Мне надо было сначала все убрать. Мериам не хотела к нему прикасаться. Это было в сезон дождей. Он был весь в грязи и крови, когда я вернулся. На следующий день я вымыл его в ванной и поменял ему простыни и одеяла. И убрался в доме, потому что они натоптали, когда тащили его назад. Пойдем. Покажу, куда они его отнесли.
Мы пересекли лужайку и двинулись по густой траве у опушки леса. Тропинка свернула направо через заросли, и мы двинулись по ней, перебираясь через камни и поваленные деревья, пока не добрались до старого каменного колодца. Я перегнулся через край и увидел далеко внизу крошечный кружок неба.
— Им пришлось тащить его сюда, понимаете, и держать над колодцем, пока они резали знаки у него на ногах, чтобы кровь падала прямо в воду. Нехорошо, если она попадет на край колодца. Им надо было сделать те же знаки, которые фких нарисовал на бумаге для девочки. Это трудно, когда темно и дождь. Но они все сделали. Я видел разрезы, когда купал его.
Осторожно я спросил его, не находит ли он связи между всем этим и смертью Марша. Он перестал смотреть в колодец и отвернулся. Мы направились к дому.
— Он умер потому, что пришло его время.
— А удалось ли снять порчу? — спросил я. — Смог ли ребенок ходить?
Но он ничего не знал, потому что вскоре Мериам уехала в Кенитру к сестре.
В машине, когда мы ехали в город, я протянул ему деньги. Он смотрел на них несколько секунд, потом сунул в карман.
Высадив его в городе, я почувствовал легкое разочарование и понял, что не просто ожидал, а всерьез надеялся найти человека, которого можно обвинить. Что составляет преступление? Здесь не было преступного умысла — лишь мать, блуждающая в потемках древнего невежества. Я думал об этом, пока ехал домой в такси.
1976
перевод: Дмитрий Волчек
Примечания
1
Еврейка (араб.). — Здесь и далее прим. переводчиков.
2
Кисет (араб.).
3
Трубка для кифа (араб.).
4
Галлюциногенное растение.
5
Благовоние, изгоняющее злых духов.
6
Бессовестный (исп.).
7
Спасибо (исп.).
8
Боже мой! (араб.).
9
Брат (араб.).
10
Братец (араб.).
11
Каменистый участок в пустыне, откуда ветром сдуло песок.
12
Всевышний (араб.).
13
Теплый привет от вашей Марии (нем.).
14
Пожалуйста, входите! (фр.).
15
Мальчонка (фр.).
16
О, мой бедный малыш! (фр.).
17
Юродивый (араб.).
18
Сынок (араб.).
19
Кальян (араб.).
20
Это легенда. Недавно я осматривал святилище и никаких подвалов не обнаружил. — Прим. автора.
21
«М» как «Марсель»? «Р» как «Робер»? (фр.).
22
Начало латинского выражения «De gustibus non est disputandum» — «О вкусах не спорят».
23
Пятизвездочный отель в Танжере.
24
Ах, негодник!.. Завтра у тебя будет жуткое похмелье! (фр.).
25
Марокканский столик.
26
Очень хорошо (исп.).
27
Это невозможно (исп.).
28
Мохаммед Абдельвахаб (1907–1991) — популярный египетский певец и композитор.
29
А мне все равно, какие они (исп.).
30
Кристобаль Баленсиага (1895–1972) — испанский кутюрье.
31
Париж очень большой (исп.).
32
Завтра? (исп.).
33
Привет (исп.).
34
Блошиный рынок (араб.).
35
Ясно (исп.)..
36
Скоро увидимся (исп.).
37
Такова жизнь (исп.).
38
Я хочу остаться с тобой, Текс, с тобой (исп.).
39
Закуска из баранины, наподобие шашлыка.
40
гербовая бумага (фр.)