Читать интересную книгу Первое имя - Иосиф Ликстанов

— Да, я, конечно, закалюсь… — рассеянно согласился Вадик и заговорил совсем о другом: — Знаешь, я тоже думаю, что Степан никогда не догонит твоего батьку, правда? Пусть не задается половчанский глинокоп, что его брата в пестовскую бригаду взяли и…

— А ты не болтай об этом! Ясно, Степан моему бате не ровня, а говорить так не смей, потому что нехорошо получается перед Федькой.

— Чего ты глинокопа жалеешь?

— Не намерен больше с ним ссориться, потому что я первый был виноват… Если хочешь знать, так я с ним сегодня даже поздоровался.

— Врешь… Не врешь?.. Ух, Панька, у тебя никакой гордости нет! Он же тебя самозванцем назвал…

— А если кто-нибудь скажет, что ты горбатый, ты этому поверишь?

— Тоже, сравнил!.. Ты, может быть, и с Генкой поздороваешься?

— Пока не собираюсь. Это дело другое, — ответил Паня. — Звонок! Бежим в класс, а на большой перемене я тебе расскажу, как мы будем учиться по-новому. Согласен?

— Угу — ответил Вадик неопределенно.

Сильный союзник

На большой перемене поговорить им не удалось. Завтракать Вадик не пошел, сказав, что перед уроком математики ему нужно еще потренироваться на арифмометре, и затем Паня разыскал своего друга в школьном саду. Окруженный ребятами, Вадик сидел верхом на скамейке, а перед ним стоял арифмометр.

— Начинаем состязание! — объявил Егорша. — Колмогоров и Полукрюков, внимание, на старт!.. Пятнадцать умножить на шесть.

— Девяносто! — ответили ребята хором. — Что ты пустяковые примеры даешь, Егорша! Ты дай потруднее.

— Делай, делай, Вадик, — засмеялся Егорша. — Ну?

Вадик передвинул рычажок, повернул ручку раз, другой, и в окошечки арифмометра выглянул результат: «80». Поднялся крик, смех.

— Совершенно правильно? — с серьезным видом сказал Егорша. — Так и будем знать, что по новым правилам пятнадцать, умноженное на шесть, это восемьдесят.

— Чего ты дуришь! — обозлился Вадик. — Будто нельзя ни разу ошибиться.

— Давай дальше, Егорша, — предложил Федя. — А ну, тише, ребята!

— Второй пример! — объявил Егорша. — Умножить сорок пять на четырнадцать.

— Шестьсот тридцать, — тотчас же сказал Федя.

— Ого! — удивился Вася Марков и с деловитым видом пощупал голову Феди. — Ай да арифмометр! Как это у тебя получается?

— Трудно, что ли? — улыбнулся Федя. — Четырнадцать — это два, умноженное на семь. Сначала я умножил сорок пять на два и получил девяносто, а потом умножил девяносто на семь… Простая штука!

— Ага, ага, у меня тоже получается! — обрадовался Вадик. — Раз!

Он повернул ручку — в окошечки выглянула цифра «360». Братья Самохины так расхохотались, что им пришлось подпереть друг друга спиной, а Егорша забыл, что он судья, и схватился за живот.

— Товарищи, вы же ничего не понимаете! — крикнул Вася Марков. — Вадька по ошибке вместо арифмометра принес новую огородную трещотку воробьев пугать. Ай да трещоточка! Он же специалист по трещоткам!..

— Отстань! — Рассвирепевший Вадик оттолкнул Васю, который тянулся к арифмометру, закрыл машинку чехлом и убежал.

Это состязание испортило Вадику настроение на весь остаток школьного дня. Он отмалчивался, когда Паня заговаривал с ним о занятиях по-новому, получил замечание за невнимательность от учительницы математики Софьи Никитичны и даже забыл о записочках и о своей медной трубке для артиллерийских дуэлей.

После уроков Паня нагнал Вадика за воротами школы и повел решающий разговор.

— Ты, Вадька, брось свои игрушки и берись за дело, как я берусь, — сказал он. — Приходя ко мне в четыре, сядем, сделаем все, что задано по арифметике, истории и английскому…

— Чудо-юдо в кастрюльке! — свистнул Вадик. — Задачу я и сам за полчаса решу, а история и английский когда еще будут! Успеем!

— Я же тебе объяснял, Вадька, почему так лучше уроки учить. Понимаешь, материал уляжется в голове, так что никогда не вытряхнешь, и…

— Ох, то всегда такое выдумаешь…

— Ну, нечего, в общем, тебе рассуждать! — прикрикнул на своего друга Паня. — Я знаю, что делаю, и ты не умничай, а слушайся руки по швам… Непременно приходи в четыре ноль-ноль, как на фронте. Будем заниматься за моим новым столом.

— Хорошо, приду, — пообещал Вадик, чтобы отвязаться от него, и на прощанье крикнул: — Я еще вам всем покажу, что такое механизация! Задачи буду решать на арифмометре, а писать на пишущей машинке, а вместо рисования — фотоаппарат с увеличителем… Да!

— А вместо головы — полено! — рассмеялся Паня.

— Тоже друг, очень ты мне нужен! — ответил Вадик и свернул в сторону многоквартирного дома.

«Возись еще с ним, если он не хочет ничего понимать!» — подумал Паня и вдруг почувствовал себя сиротливо и неустроенно, так как понял, что на Вадика нельзя рассчитывать. Ну и что же, какое значение это имеет, почему растерялся волевик, который еще на уроке математики был готов свернуть горы? В классе, среди других ребят — да. Но теперь, оставшись один на один со своим замыслом, он просто испугался. Правду, значит, говорил Роман, что нужно иметь возле себя товарищей, решивших тоже стать волевиками. Но что же делать, если таких товарищей возле Пани нет, если на Вадьку надежды плохи… Так как же быть? «Ничего, не осрамлюсь! — вслух проговорил Паня. — Не таковский!» Для кого предназначались эти заверения? Конечно, для самого волевика. Но надо сказать, что они не принесли Пане значительного облегчения.

Кто-то окликнул его:

— Пестов, подожди!

Это был Егорша. Рядом с ним шел Федя Полукрюков.

— Пестов, значит, с сегодняшнего дня ты будешь учить уроки по-новому? — с места в карьер спросил Егорша.

— Решено и подписано! — Паня стукнул портфелем по колену. — Учу все уроки в тот самый день, когда они заданы. Роман Иванович тоже так учился, и ничего себе получилось — он отличником был.

— Видишь, Федя? — Егорша снова обратился к Пане: — А с кем ты еще говорил? Кто из ребят берется?

— Вадька… А Самохины еще не решили, они на стадион идут болеть за команду «Горняк». — Паня добавил: — Знаешь, какую волю надо иметь, чтобы так заниматься! — И он тряхнул крепко сжатым кулаком, повторяя выразительный жест Романа.

— Да, это уж будьте уверены! — Личико Егорши стало важным. — Так вот что, Пань, ты берись, давай пример, а мы с Федей других ребят уговорим.

— А тебе, Полукрюков, зачем? Ты же и так в половчанской школе отличником был, — сказал Паня.

— Это ничего не значит. Полукрюков о всем звене беспокоится, понимаешь? Он такую штуку придумал, что школа ходуном пойдет. — Егорша спросил у Феди: — Сказать Пестову?

— Скажи, конечно, — разрешил Федя.

— Мы, Панька, завтра устроим сбор звена, всё обсудим, а потом… — Егорша стал под салют и торжественно произнес: — «Первое звено просит совет пионерской дружины присвоить ему имя звена не знающих поражений!» Понял?

— Звено не знающих поражений! — восторженно повторил Паня название, отдавшееся в его сердце фанфарами, горнами и барабанами. — Здорово ты, Полукрюков, придумал, могу сказать!.. Звено не знающих поражений… И не будет поражений, если мы так… если мы все волевиками станем!

— Не будет! — убежденно скрепил Федя. — Довольно ребятам двойки-тройки домой таскать, хватит!

Паня загорелся и рассказал:

— Батя собирался в смену, в прошлом году еще, а я из школы пришел. Батя спрашивает: «Как дела?» А я говорю: «Двойку по арифметике чего-то схватил». Батя говорит: «Спасибо, удружил, сынок, просто руки у меня опускаются!» Наверно, он в ту смену хуже на машине работал, а мог бы лучше… Теперь я такого свинства никогда себе не позволю. Батя вчера мне сказал, что когда я хорошую отметку домой приношу, так ему работать веселее.

— Значит, решено: беремся за дело, пионерия! — воскликнул Егорша.

Мальчики, провожая Паню, дошли до почты. Егорша вспомнил, что ему нужно купить марки с портретами писателей, и исчез.

«Теперь Полукрюков будет мириться», — подумал Паня и ошибся. Они с Федей молча прошли еще целый квартал.

— Ну, прощевай… — Федя, задержав руку Пани, спросил: — Пестов, правда, что твой отец хвалит Степана, надеется на него? Ты говорил это сегодня Егорше, да?

— Самая настоящая правда-истина! — ответил Паня. — Батя вчера сказал, что он Степана даже на Сему Рощина не променял бы. А ты знаешь, кто такой Семен Рощин? Он у моего батьки учился, как твой Степан будет учиться. А теперь он на Белоярском руднике самый первый горняк.

Вдруг Пане показалось, что его пальцы угодили в раскаленные железные тиски.

— Ты чего? Хочешь мою руку раздавить? — пошутил он. — Пожалуйста!

— Да нет, я так… — спохватился Федя. — Понимаешь, мама и я тоже… мы даже испугались, когда Степан сказал, что Григорий Васильевич берет его на проходку траншеи… А если Степан не справится?