Амелия снова попыталась прогнать эти мысли. Не имело значения, как она выглядела. Она находилась в доме Гренвилла не для того, чтобы постоянно мелькать перед ним. Кроме того, было очень поздно. Она не хотела сталкиваться с кем бы то ни было, тем более с Гренвиллом.
Взяв свечу, Амелия покинула комнату.
Она пока не привыкла к дому. По приезде ее провели в вестибюль с высокими потолками и мраморными полами, а потом проводили в южное крыло дома. Гренвилл с мальчиками удалились в противоположном направлении. Все двери, мимо которых проходила Амелия по пути в эту гостевую спальню на втором этаже, были закрыты. Теперь она прошла по почти темному коридору, освещаемому лишь свечами в паре настенных канделябров. Лестничная клетка была погружена во тьму. Свеча, которую Амелия держала в руке, едва освещала путь.
Она осторожно спустилась по лестнице. Холл внизу был освещен лучше, и Амелия направилась туда, собираясь пройти в вестибюль. Оттуда наверняка можно было попасть в гостиную с секретером и сервировочным столиком с напитками. Или, возможно, ей удастся отыскать библиотеку.
Но прямо перед Амелией оказались лишь две двери, открытые нараспашку. По исходившему из комнаты теплу она поняла, что в камине горел огонь. Амелия помедлила, не решаясь войти. Только один человек мог находиться в комнате в такое время.
Гренвилл внезапно показался на пороге гостиной с бокалом вина в руке.
Они встретились взглядами, и Амелия тут же ощутила, как заколотилось ее сердце.
— Я услышал шаги. — Гренвилл поднял бокал, словно провозглашая за нее тост, но его густые ресницы опустились. Амелия понятия не имела, о чем думал граф.
Гренвилл успел сбросить сюртук и жилет. Сейчас на нем были надеты лишь батистовая рубашка с ниспадавшими кружевами на воротнике и манжетах, желтовато-коричневые бриджи, чулки и туфли. Его волосы по-прежнему были небрежно собраны сзади, выбившиеся пряди спадали на плечи. Гренвилл медленно поднял взгляд. Теперь он пристально, не мигая, смотрел на Амелию.
— Не могу уснуть. Я хочу составить список дел. Мне так много нужно сделать завтра.
Как же хрипло прозвучал ее голос!
Гренвилл посторонился, давая Амелии возможность войти в комнату.
— Только у вас могло появиться желание составлять список дел в такое время суток.
Амелия замялась. Было уже очень поздно. Друзья они или нет, но ей не следовало заходить в эту комнату — они не должны были оставаться наедине.
— Это что, критика?
— Отнюдь. Скорее комплимент.
Они снова встретились взглядами. Гренвилл первым отвел глаза.
— Не хотите ли выпить перед сном, Амелия?
Его тон не был двусмысленным. Но не звучал он и абсолютно формально.
— Я — ваша экономка, — неожиданно для себя самой выпалила Амелия. — Возможно, нам стоит окончательно забыть о нашей дружбе теперь, когда мы находимся в Лондоне?
Гренвилл пожал плечами, не сводя с нее глаз:
— Вы действительно этого хотите?
Она боялась ответить.
В его взгляде вдруг мелькнула твердая решимость.
— Не думаю, что мы можем забыть о нашей дружбе, даже если очень этого захотим. И у нас был долгий день.
Он повернулся и прошел в комнату, которая оказалась его кабинетом. Две стены занимали книжные полки. Еще одна стена была выкрашена в бордовый цвет, здесь красовался камин из черного мрамора. На четвертой стене располагались окна и двери, которые вели в сад. Гренвилл поставил свой бокал на столик для закусок, где на серебряном подносе стояло несколько бутылок вина. Гренвилл наполнил второй бокал.
Он был прав, подумала Амелия. Они могли притворяться сколько угодно долго, но прошлое всегда стояло между ними.
— Мне кажется, нам никак не удается выстроить наши отношения в качестве работодателя и экономки, — сказала она.
Повернувшись, он улыбнулся:
— Да, думаю, так и есть. Но я не возражаю против того, чтобы разработать правила, которым мы будем следовать. Кроме того, мне хотелось бы выпить с вами.
Гренвилл был спокоен, в то время как Амелию переполняло ощущение неловкости. И что еще хуже, от его улыбки сердце переворачивалось у нее в груди. Амелия знала, что должна взять письменные принадлежности, которые ей понадобились, и вернуться в свою комнату. Она чувствовала, что ее влекло к Гренвиллу сильнее, чем когда-либо.
— Мне тоже этого хотелось бы.
— Не возражаете против красного вина? Это исключительное французское бордо. Но если вы желаете белое, у меня есть превосходное бургундское.
Вопреки своим трезвым мыслям, Амелия медленно вошла в комнату. Сердце продолжало колотиться.
— Благодарю вас.
Она взяла у Гренвилла бокал и сделала столь необходимый ей сейчас глоток. Потом, осознав, что стоит слишком близко к Гренвиллу, прошлась по комнате, делая вид, будто внимательно ее осматривает.
— Я думала, вы уже спите в столь поздний час. — Амелия попыталась произнести это обычным тоном, но в этом их общении, поздно ночью, за бокалом вина, не было ничего обычного, и бросив взгляд в сторону Гренвилла, она поняла, что он пристально смотрит на нее.
— Я редко сплю в это время.
Удивленная, Амелия обернулась к нему, теперь их разделяло некоторое расстояние.
— А почему вы не спите?
Гренвилл взял свой бокал и выпрямился, оперевшись бедром о стол.
— У меня проблемы со сном, точно так же, как и у вас. Всегда находится, о чем поразмыслить.
Амелия поймала себя на том, что рассматривает обтянутые бриджами изгибы его ягодиц и бедер, и поспешила отвести взгляд.
— Насколько я понимаю, мальчики спят?
— Джон заснул еще до того, как его голова коснулась подушки, — улыбнулся Гренвилл. — Уильям провалился в сон мгновение спустя. Они так утомились, совсем без сил.
От его проницательного взора, похоже, не укрылось то, что Амелия старательно держалась в отдалении — их разделяла как минимум длина дивана.
— Мне так много следует сделать завтра! — сказала Амелия. — Нужно ознакомиться со всем домом и наладить домашнее хозяйство. Мальчикам тоже требуется некоторое руководство. Как вам идея взять их сегодня днем на пикник?
Его пристальный взгляд медленно скользил по ее лицу.
— Вы не обязаны строить Рим за один день.
Когда он так смотрел на ее рот — словно думал о чем-то запретном, — ей трудно было мыслить ясно.
— Вас и ваших сыновей нужно хотя бы накормить.
— Мы это уладим.
— Я прекрасно готовлю.
Глаза Гренвилла изумленно округлились. Поднявшись, он так резко поставил бокал на стол, что красное вино выплеснулось через край.
— Об этом не может быть и речи!