В декабре 1939 г. после того, как был установлен контакт с бывшим норвежским министром обороны Квислингом, начал созревать смелый план по захвату с моря норвежских портов. Для этой цели оперативный штаб ОКБ учредил специальное бюро, и совместно с немецким военно-морским флотом началась штабная подготовка. Из-за большой удаленности от г. Наврика – более 1250 миль [2000 км] – и громадного преимущества британского флота этот план мог называться только дерзким; фюрер прекрасно знал об этом, понимал это и Редер, главнокомандующий военно-морским флотом; поэтому Гитлер лично вплотную участвовал в разработке этого плана, в то же время полностью скрывая свои намерения от сухопутных и военно-воздушных сил. В первый раз ОКБ функционировало как действующий штаб вооруженных сил под верховным командованием Гитлера, приняв на себя единое командование театром объединенных действий военно-морского флота, ВВС и сухопутных сил.
Это превосходный пример того, насколько успешно объединенное и централизованное командование. Реальная операция вторжения началась 9 апреля [1940 г.][24].
Конечно же зима 1939/40 г. не была для меня или для ОКБ настолько уж тяжелой, но все же весьма насыщенной внутренними кризисами. Каждый день, почти что с монотонной регулярностью, в рейхсканцелярии проходили военные совещания и дневные встречи с Гитлером. Кабинеты Йодля и мой, вместе с нашими адъютантами и секретариатом, находились рядом со старым кабинетом рейхсминистров. Я никогда не приезжал в военное министерство раньше полудня, а иногда заезжал туда вечером еще на час; сам Йодль на самом деле всегда работал только в рейхсканцелярии, поскольку в штаб-квартире оперативного штаба на Бендлерштрассе у него не было кабинета; поэтому он постоянно находился под рукой у Гитлера на тот случай, если он зачем-нибудь понадобится. Таким образом, его отношения с Гитлером стали более доверительными, и тот признал его способности, чему я был чрезвычайно рад. Я не отрицаю, что хотел бы знать обо всем, что происходит, больше, но, несмотря на это, моя совместная работа с Йодлем ни в малейшей степени не тормозилась. Поскольку ничто не было мне более чуждо, чем ревность, и ничто не было для меня более невероятным, чем желание удерживать власть в своих собственных руках: мне никогда не разрешалось принимать решения, фюрер сохранял это право за собой, даже по самым банальным вопросам.
19 и 20 апреля произошло мое второе серьезное contretemps с Гитлером из-за того, что он планировал отстранить военное руководство от административного управления оккупированной Норвегией – которое, по моему мнению, являлось главной задачей находившегося там нашего главнокомандующего – и передать гражданскую власть гаулейтеру Тербовену.
Я сказал, что решительно против этого, и покинул зал заседаний, когда Гитлер начал осуждать меня перед всеми остальными участниками совещания. 19 апреля Йодль написал об этом в своем дневнике: «Снова кризис; начальник ОКБ покидает кабинет...»
Хотя я и попытался еще раз, когда на следующий день у меня было несколько спокойных моментов наедине с Гитлером, убедить его в неуместности такого решения, я так и не добился успеха; Тербовен был назначен рейхскомиссаром Норвегии. Последствия этого всем хорошо известны.
8 мая специалисты спрогнозировали на ближайшее будущее период хорошей погоды, а потому был отдан приказ о наступления [на Западном фронте] 10 мая. В шесть часов утра 10 мая курьер должен был передать королеве Нидерландов персональное письмо от правительства рейха, в котором объяснялись обстоятельства, вынудившие германские войска пройти через территорию Дании; королеве предлагали приказать ее армии разрешить им беспрепятственный проход, чтобы избежать кровопролития, а ей самой остаться в стране. Несмотря на тщательнейшую подготовку к этому заданию и выданную голландским посольством в Берлине въездную визу, наш курьер министерства иностранных дел был арестован при пересечении границы 9 мая, а его секретное послание изъято у него. В результате этого Гааге стало известно о неминуемом начале войны, и у них в руках были все необходимые подтверждения – письмо курьера. Тогда Канарис бросил тень подозрения на господина фон Штеенграхта из министерства иностранных дел, но, обратившись ко мне, он [Канарис] заламывал руки и умолял меня ничего не говорить об этом фюреру или фон Риббентропу. Сегодня мне ясно, что Канарис сам был предателем.
Мы были хорошо информированы о позиции Бельгии и Голландии, которые уже несколько месяцев только делали вид, что соблюдали нейтралитет; мы знали это про Бельгию благодаря их родству с королевским домом Италии, а про Голландию благодаря ловко организованному захвату нашей службой безопасности члена британской секретной службы в Венло. В действительности обе этих страны потеряли какие-либо притязания на нейтралитет, поскольку закрывали глаза на то, как британские ВВС летали через их суверенную территорию.
В условиях величайшей секретности в полдень 9 мая мы покинули Берлин, отправившись с маленькой железнодорожной станции в Груневальде, и до захода солнца прибыли в Гамбург, где ждали прибытия фюрера только на следующий день; и чуть только опустились сумерки, наш поезд изменил направление, и в три часа утра мы прибыли в местечко Ойзкирхен, недалеко от Экс-ла-Шапель (Ахен). И под покровом темноты, под живописным звездным пологом, на автомобиле мы отправились на командный пункт в новую штаб-квартиру фюрера, Фельзеннест [Скалистое гнездо], которая была построена организацией Тодта вдали от каких-либо населенных пунктов, это был бункер на покрытой лесом вершине горы.
В бункере фюрера я занял соседнюю с Гитлером бетонную комнату без окон и с кондиционером; Йодль занял комнату рядом со мной, а в дальней стороне от комнаты фюрера располагалась комната военных адъютантов. В таких бетонных комнатах звук передавался невероятно хорошо; я даже мог слышать, как фюрер читает вслух газеты.
Наши служебные квартиры находились в пяти минутах ходьбы по лесной тропинке: это были деревянные бараки с большими окнами, маленькой комнатой для совещаний, тремя соседними комнатами и симпатичной спальней для офицера Генерального штаба (адъютанта Йодля), который жил там все время [это был майор Вайцнеггер].
Я ужасно завидовал его проветриваемой комнате: он жил гораздо лучше, чем мы в бункере. Штаб-квартира главнокомандующего сухопутными войсками находилась в получасе езды по узким лесным дорогам, где деревянные бараки так же окружали домик лесничего, в котором и жил сам главнокомандующий. Оба лагеря были так хорошо скрыты и настолько удалены, что их так и не обнаружила вражеская авиация, и про них так и не узнали. Хотя на железнодорожную станцию в Ойзкирхене и были совершены одна или две воздушные атаки, но они предназначались не для нас.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});