— Спокойной ночи, — проговорила Серафина несчастным голосом и вышла из гостиной.
Она прошла через маленький холл в спальные комнаты.
У них с Кельвином были смежные спальни, однако дверь между ними оставалась закрытой, и Серафина не сомневалась, что так будет и впредь.
Она понимала, как он сейчас зол и обижен, но ей так хотелось, чтобы он вошел к ней в спальню и поговорил с ней. Они могли бы просто посмеяться над тем, что произошло, и инцидент уже не казался бы столь значительным.
Однако Серафина знала, что это невозможно.
Обычно она не открывала на ночь окна, лишь задергивала шторы.
Но сегодня Серафина открыла не только окно, выходящее на веранду, но и подняла плотную сетку, предназначенную для защиты от всевозможных насекомых.
Ночи были еще прохладные, и необходимости в ней пока что не было.
Ночной воздух, мягкий и влажный, холодком повеял на обнаженные плечи Серафины.
В бездонном небе светились звезды, из сада доносилось стрекотание кузнечика.
«Как здесь красиво, — подумала Серафина. — Мы могли бы быть так счастливы».
В одно мгновение леди Брейтвейт уничтожила чувство покоя и счастья, которое Серафина испытывала сегодня днем, и то ощущение духовной близости, которая установилась у нее с Кельвином с тех пор, как они приехали в Бомбей.
«Я ненавижу ее! Ненавижу! Ненавижу!» — вновь и вновь повторяла Серафина.
Когда они уезжали на обед к губернатору, Серафина разрешила Марте не ждать ее.
Горничная была уже немолода, и хотя настоящая жара еще не наступила, она все равно страдала от нее. Серафина поняла, что Кельвин прав: для Марты самое лучшее — вернуться в Англию.
Без особого труда она сняла платье, повесила его в шкаф, потом скинула и остальную одежду.
Марта оставила ей на кресле ночную батистовую сорочку, отороченную тончайшим кружевом.
Серафина надела ее.
Она знала, что это отец выбрал для нее именно батистовую сорочку, понимая, что в жаркой Индии шелковую рубашку не наденешь.
«У папы удивительная способность подмечать всякие мелочи!» — подумала Серафина. Она, правда, не сомневалась, что, если бы она сказала что-то подобное Кельвину, это дало бы ему лишний повод для раздражения.
Однако вряд ли он когда-нибудь узнает, в чем она спит ночью, с грустью подумала Серафина.
Секунду она колебалась, стоит ли причесаться на ночь, но решила, что раз Марта тщательно расчесала ее волосы, когда делала ей прическу к званому обеду, то можно сейчас этого не делать.
Серафина вытащила из волос шпильки, и белокурые волосы рассыпались по ее плечам.
Потом она задула на туалетном столике свечи.
Серафина обычно не пользовалась электрическим светом, поскольку любила смотреть в окно на звезды.
Кроме того, на свет слетались бабочки и мотыльки.
Их уже и сейчас немало кружилось вокруг единственной свечи, которую она оставила возле кровати.
Серафина решила все-таки задернуть шторы, чтобы первые солнечные лучи не разбудили ее рано утром.
Рассвет обычно наступал около четырех часов утра, а она вставала гораздо позже, иначе ей пришлось бы очень долго ждать, когда Кельвин спустится вниз к завтраку.
«Интересно, что он сейчас чувствует? О чем думает?» — спрашивала она себя.
Внезапно Серафина ощутила нестерпимое желание открыть дверь и войти в его спальню.
Она прислушалась. Прошло несколько секунд, и ей показалось, что из его спальни донесся какой-то звук.
Она не ошиблась. Еще один слабый звук подтвердил ее догадку — Кельвин был у себя в спальне.
Наверное, все еще сердится, ненавидя и презирая ее деньги, да и саму ее заодно, с горечью размышляла она.
Как же они будут жить дальше? Ведь их совместная жизнь только начинается, им предстоит еще долгий-долгий путь.
Даже если люди не будут говорить столь открыто и зло, как леди Брейтвейт, всегда найдутся желающие намекнуть, что Кельвин находится на содержании у своей жены. А если таковых не найдется, то Кельвин сам может вбить себе это в голову, что еще хуже.
Серафина закрыла глаза.
Она чувствовала, что не в силах справиться с этой проблемой ни сейчас, ни в будущем.
Больше всего на свете ей хотелось видеть своего мужа счастливым, однако, пока ее огромное состояние будет стоять между ними, не видать им никакого счастья.
«Почему я не могу отдать ему все мои деньги?» — задала себе вопрос Серафина.
И тут же сама ответила на него: это невозможно.
Он бы их не принял. А если бы и принял, это мало бы что изменило. Ведь он уже сейчас пользуется ее состоянием.
Если бы ему вдруг пришло в голову выписать чек, ни она, ни ее отец — если бы до этого дошло дело — не смогли бы ему помешать, поскольку, согласно брачному контракту, Кельвин уже сейчас распоряжается всем состоянием своей жены.
«Должен же быть какой-то выход!» — с отчаянием думала Серафина.
Однако она ничего не могла придумать, как ни ломала голову.
«Нужно ложиться спать», — решила она.
Серафина открыла глаза. Сделала шаг вперед — и замерла…
Через распахнутое окно, скользя по подоконнику, в комнату вползала змея!
Серафина уставилась на нее, широко раскрыв глаза от ужаса, и, даже не отдавая себе отчета в том, что делает, мигом забралась в кресло с ногами.
В тусклом свете свечи было видно, что змея подползает к ней все ближе и ближе.
Секунду Серафина стояла, словно оцепенев, не в силах оторвать от нее взгляд. Она понимала — нужно позвать на помощь Кельвина, и как можно быстрее, но не могла открыть рот. Наконец ей удалось взять себя в руки, и она позвала хриплым от страха голосом:
— Кельвин! Кельвин!
При звуках ее голоса змея на секунду застыла, потом медленно подняла голову.
Решив, что Кельвин ее не услышал, Серафина решила крикнуть еще раз, однако на сей раз сделать это ей не удалось — горло словно сдавило стальным обручем.
Внезапно дверь распахнулась и до нее донесся голос Кельвина:
— Вы меня звали, Серафина?
Ответить Серафина не смогла.
Она открыла было рот, но голос не слушался ее, и она не проронила ни слова.
— Что случилось? — спросил Кельвин.
Не получив ответа, он вошел в комнату и, увидев стоящую в кресле жену, с удивлением воззрился на нее.
Но, проследив за направлением ее взгляда, сразу все понял — на полу лежала змея.
Рука его рванулась к правому боку, где он всегда носил оружие. Увы! Кельвин забыл, что сейчас на нем не военная форма, а обычная одежда — рубашка и брюки.
— Стойте и не двигайтесь! — резко бросил он и поспешил в свою спальню.
Предупреждение было излишним — Серафина и так не смогла бы пошевелиться, даже если бы очень захотела.