Увидев озадаченное выражение, появившееся на лице Жиля, аббат засмеялся:
— Уж не воображаешь ли ты, мой мальчик, что я собираюсь отправить тебя на поиски приключений, даже не попытавшись приготовить тебя к ним? Сейчас ты отправишься в Пон-Скорфф, в наши поместья в Лесле, где тебя ждет Гийом Бриан, бывший конюший моего покойного отца. Ты поживешь у него на ферме три недели, этого должно хватить на то, чтобы обучиться не только азам владения оружием, но также и умению пристойно держаться в седле на этом великолепном жеребце, не краснея от стыда. Только после этого ты можешь ехать в Брест. Сейчас Маэ проводит тебя, а затем вернется сюда вместе с моим мулом. Эглантину я даю тебе только для того, чтобы ты не шел пешком, как крестьянин, поскольку хочу, чтобы ты знал, какое значение я придаю той ответственности, которую я принимаю на себя, идя наперекор желаниям твоей матери. Я требую, чтобы отныне ты с честью носил то скромное имя, что она дала тебе… за неимением другого.
Разочарованный, восхищенный, оскорбленный и гордый одновременно. Жиль покраснел при радостной мысли о том, что Пон-Скорфф находится недалеко от Эннебона и что, вероятно, он сможет тайком пробираться туда, чтобы увидеть Жюдит… Словно прочитав его мысли, аббат подошел к нему так близко, что мог его коснуться, и, сжав своими неожиданно сильными пальцами руку юноши, сказал, глядя ему в глаза:
— ..Ты не вернешься сюда до тех пор, пока не станешь настоящим мужчиной, и я требую, чтобы ты дал мне свое честное слово! — затем, понизив голос, аббат добавил:
— Весь город уже знает, что мадемуазель де Сен-Мелэн вчера сбежала из дома своего отца и укрылась в монастыре. В монастырь ее сопровождал какой-то молодой человек, который перед тем дрался с ее братом, и Сен-Мелэны поклялись разделаться с наглецом.
Они без труда найдут тебя…
— Откуда вы знаете все это?
— Вчера вечером ты явился в весьма плачевном виде, но лицо твое светилось радостью! Вот поэтому-то я и требую, чтобы ты дал слово!
Почувствовав, что он побежден. Жиль опустил голову:
— Вы слишком много сделали для меня, чтобы я ослушался вас! Я не возвращусь сюда, пока не выполню того, что от меня ожидают. Но… позаботьтесь о ней, прошу вас!..
— Бог позаботится о ней, ведь она в руцех Его!
Тебе же лучше было бы позабыть о том, что невозможно. Прощай же, дитя мое, и да хранит тебя Господь!
Жиль преклонил колена, чтобы получить последнее благословение, затем, вздохнув, взобрался на спину Эглантины, в то время как Маэ с гордым видом вел в поводу коня, который, по его мнению, был слишком хорош, чтобы сесть на него.
За последующие три недели Жиль очень переменился. Но какой ценой! В поместье Лесле, там, где его мать узнала любовь и позор, там, где раздался его первый крик. Жиль прошел через настоящее чистилище под безжалостной ферулой Гийома Бриана, бывшего драгуна Пентьеврского полка, человека с дубленой шкурой и взлохмаченными волосами, жесткими, как проволока, крайне скупого на слова, но в свои шестьдесят с лишним лет способного укротить норовистую лошадь, а с саблей в руке — задать жару даже опытному учителю фехтования. В течение
трех недель с восхода до захода солнца Жиль бегал, прыгал, ездил верхом, учился стрелять из пистолета и ружья, обращаться со шпагой и саблей, и все это под не перестающим лить мелким дождем, получая в качестве единственного одобрения от невозмутимого Бриана лишь градом сыпавшиеся ругательства. Через неделю он добился, однако, от своего мучителя разрешения сесть на прекрасного рыжего коня, им украденного, которого он окрестил Мерлином в память об их первой встрече, произошедшей как по волшебству. Когда же настал миг прощания, Гийом Бриан позволил себе произнести несколько напутственных добрых слов.
— Я бы предпочел, чтобы вы пробыли здесь подольше, потому что, несомненно, вы обладаете редкими способностями, — сказал он Жилю. — У вас есть все, чтобы стать прекрасным наездником и одним из лучших мастеров клинка в королевстве, жаль только, что у нас было мало времени. Постарайтесь не забывать того, чему я вас научил. Теперь вы знаете и умеете достаточно, чтобы сойти за… К тому же я получил приказ экипировать вас.
Действительно, никто не смог бы признать беглеца из коллежа в том молодом всаднике, который ветреным апрельским днем не спеша ехал по направлению к воротам Ландерно, единственным воротам Бреста, куда пропускали повозки и скот.
Он был одет в суконную куртку серо-стального цвета, рубашку с жабо льняного полотна, обут в черные сапоги, волосы были скромно зачесаны назад и уложены в кожаный кошелек, стянутый лентой. На голове красовалась заломленная набекрень треуголка. Жиль сидел в седле очень прямо и твердой рукой направлял Мерлина через преграждавшие ему путь стада скота, сборища повозок и ослов с восседающими на них женщинами и монахами.
Он ехал спокойным шагом, не торопясь, наслаждаясь минутой, совершенно счастливый от обладания новой силой, которую он чувствовал в себе, а также и от шпаги голубоватой стали, перевязь которой была надета на него Гийомом Брианом, на прощание звучно шлепнувшим по крупу Мерлина. И чем дальше продвигался по дороге Жиль, тем шире раскрывал глаза от изумления перед открывшимся ему зрелищем.
Окруженный кольцом укреплений, охраняемый древним замком, позеленевшим от времени и непогоды, Брест был всего лишь маленький серый город с узкими, но живописными улочками. Он был подобен ореху, укрывшемуся в огромной скорлупе.
Его каменные дома, сложенные из того же гранита, что и стены замка, придавали городу вид чрезвычайно суровый. Однако его наполняли красочные мундиры войск, они соседствовали с белыми чепцами и вышитыми нарядами крестьянок, с мятыми холщовыми штанами и круглыми шляпами мужчин, а полосатые фуфайки матросов и красная форма гардемаринов смешивались с полинявшими холщовыми одеждами каторжников в красных или зеленых колпаках, которых в Бресте использовали на дорожных работах и в мастерских Арсенала.
Привыкший к спокойной элегантности Ванна, Жиль нашел Брест некрасивым, но когда в конце длинной Сиамской улицы, пересекавшей весь город, показались серые воды Панфельда с лесом высоких мачт, на которых вились разноцветные вымпелы, он переменил свое мнение.
Вручая Жилю его экипировку и немного денег от имени аббата Талюэ, Гийом Бриан посоветовал ему остановиться в скромной гостинице «Красный столб», что держал его двоюродный брат, неподалеку от почтовой станции «Семь Святых». Жиль, однако, был не в силах противиться желанию увидеть наконец огромные корабли королевского флота и решил отложить поиски жилья. Он спустился к порту и застыл там, восхищенный великолепием открывшейся ему картины.