Вечер на Таможенной площади
Арендную плату за эти здания требуют просто заоблачную – по 250 – 275 долларов в месяц. Некоторые из домовладелиц снимали по одному, а то и по четыре дома, и сдавали их в субаренду за 15 – 25 долларов в день. Среди наихудших персонажей улицы можно назвать Мэри Гастингс, которая сняла и обставила мебелью четыре таких дома и с каждого получала по 25 долларов ежедневно. Для того чтобы выплачивать такую аренду, женщинам приходилось идти на преступления, и почти каждый, кто попадал туда, обязательно подвергался ограблению».
Деятельность проституток на Таможенной площади стала в конце концов столь несносна, что в 1896 году комитет Гражданской федерации обратился к мэру Джорджу Свифту с требованием ужесточить законы против проституции. Комиссия объявила, что проститутки представляют угрозу для общества, что их оргии видно с улицы и что они сбивают с толку многих молодых людей, которые забрели в квартал из любопытства. Мэр Свифт прошелся по Таможенной площади в сопровождении начальника полиции Дж. Бэйдноха и объявил, что увиденное шокировало его. Он немедленно приказал владельцам борделей закрасить окна и держать их закрытыми.
8
Мэри Гастингс, вскользь упомянутая детективом Вулдриджем, была не только одним из наихудших персонажей Таможенной площади, но и одним из наихудших во всем городе. В Чикаго она приехала в возрасте двадцати с лишним лет в 1888 году, но к этому времени она была уже ветераном борделей – успела поработать как рядовой проституткой, так и управляющей в публичных домах своего родного города Брюсселя, затем Парижа, Торонто, Британской Колумбии, Денвера, Портленда и Сан-Франциско, где отсидела шесть месяцев в тюрьме за деятельность, оказавшуюся неприемлемой даже для Варварского берега. В Чикаго она открыла бордель в доме № 144 на Таможенной площади, на полпути от Полк-стрит до Харрисон-стрит, а через год с небольшим открыла салун в доме № 136, лицензию на который ей выдали без каких-либо запросов и проволочек. Управление салуном она возложила на Тома Гейнора, своего главного любовника, который в конце концов обманом вытянул из нее все деньги и всю собственность. В 1892 году она обставила мебелью те четыре кабака, о которых писал детектив Вулдридж, сдала их в субаренду и купила в том же году еще один дом на юге Дирборн-стрит неподалеку от Двадцать второй улицы. В течение нескольких лет у нее не было проблем с полицией – ей это стоило двух с половиной долларов в неделю патрульному, а также бесплатного предоставления ему еды, выпивки и девочек. Также она совершала регулярные отчисления политикам округа, инспекторам и капитанам из участка на Харрисон-стрит. Однажды, попытавшись пожаловаться на то, как сильно ее обложили податями, она услышала в ответ от капитана полиции: «А на что ты, черт возьми, еще нужна?»
Пока любовник мадам Гастингс не отобрал у нее всю собственность, она осуществляла контроль над всеми своими заведениями, но сама она жила в доме №144, и находящийся там бордель удостаивался ее особенного внимания. Это был сравнительно небольшой дом, там никогда не работало больше двадцати девушек, а обычно их было восемь – десять. Но, проигрывая другим заведениям в размере, он оставлял их далеко позади по части порочности. Предметом ее гордости было то, что ни один мужчина не может придумать такого извращения, какое она со своими сотрудницами не смогла бы воплотить в жизнь, – это она доказывала делом во время «цирковых ночей», которые проводились два-три раза в месяц. За исключением этих показательных мероприятий, ежедневная работа борделя разнообразием не блистала. Уильям Стид описывал ее таким образом: «День начинался около полудня с того, что цветная служанка разносила девушкам коктейли в постель. Одевшись, они принимали еще по порции выпивки – как правило, это был абсент. За завтраком они пили вино. Затем начинался рабочий день. Девушки парами сидели на окнах, глядя каждая в своем направлении. Если мимо проходил мужчина, они высовывались из окна и принимались заманивать его внутрь. Если появлялся полицейский, занавески задергивали, и никаких следов их деятельности не оставалось. Но не успевал офицер скрыться из виду, как девушки уже снова были на своем посту. Они дежурили по пятнадцать минут, сменяя друг друга, до обеда, который у них приходился на пять часов. После обеда начинался рабочий вечер. <...> Часа в четыре-пять утра, когда они все были уже в той или иной степени пьяны, двери борделя закрывались, и все ложились спать. На следующий день все начиналось снова – все та же круговерть выпивки, приставания к прохожим и разгула похоти».
С самого начала своей чикагской карьеры мадам Гастингс временами покупала девушек у поставщиков живого товара, а иногда и финансировала деятельность этих охотников на людей. В начале 1893 года она сама принялась за этот бизнес с достаточно большим размахом, часто совершая поездки в другие города и возвращаясь оттуда с молодыми девушками в возрасте от тринадцати до семнадцати лет, которых заманивала в Чикаго обещаниями работы. Большая часть этих детей попадала в дом № 128 на Таможенной площади, где их запирали в комнате, отобрав у них одежду. После этого их «учили жизни», что выражалось в изнасилованиях и издевательствах, – как-то раз в доме мадам Гастингс трех девочек заперли на всю ночь в комнате с шестерыми неграми. Таким образом заполученные девушки либо заполняли вакансии в борделях самой Гастингс, либо шли на продажу другим мадам – за каждую давали, в зависимости от возраста и внешних данных, от пятидесяти до трехсот долларов. Полиция, считавшая вовлечение в занятие проституцией еще более грязным делом, чем уличное приставание, знала о деятельности мадам Гастингс, но конкретных улик против нее получить не удавалось вплоть до осени 1895 года, когда она привезла девять девушек из Кливленда в Чикаго. Четверым из них удалось сбежать, выбравшись из окна по связанным вместе простыням. Трое из беглянок достигли полицейского участка на Харрисон-стрит, а четвертая – пропала и больше не появлялась. Оставшихся же пятерых спас прибывший наряд полиции.
Мэри Гастингс и один из ее борделей
Против Мэри Гастингс было выдвинуто два обвинения, но ее выпустили под залог, который предоставил Том Гейнор. Она тут же бежала в Канаду, залоговая сумма была конфискована по суду. Когда она вернулась в Чикаго, Гейнор получил обратно свои деньги, а дело снова попало в суд. Так повторялось несколько раз. В общем, мадам Гастингс удалось оттянуть судебное разбирательство до лета 1897 года, когда свидетельниц было уже не найти, а потому дело пришлось прекратить. Мадам Гастингс же тем временем переписала всю свою собственность на Тома Гейнора, и, когда она попыталась получить деньги со своего борделя, тот ее просто вышвырнул. В конце концов он сунул ей двести долларов и отправил в Толедо. Насколько показывают архивы, в Чикаго она больше не появлялась.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});