— Поправка, — покачал головой Шон. — В этом сезоне больше о нем не упоминаем. У нас был шанс, но мы его упустили.
— Нет, если мы отправимся за ним в Мозамбик, — возразил Рикардо. — Пойдем по его следам в болота.
Шон недоверчиво уставился на него.
— Боже, да ты никак серьезно!
— Само собой. Я же говорил тебе, что ничего в мире не хочу больше, чем этого слона.
— То есть ты хочешь сказать, что мы с Матату и Джобом из-за твоего каприза должны покончить жизнь самоубийством, да?
— Нет, не из-за каприза, а, скажем… за полмиллиона долларов.
Шон лишь покачал головой, но так ничего и не произнес. Поэтому Рикардо продолжал:
— Я чувствую себя виновным в том, что ты лишишься лицензии. А с полумиллионом долларов ты легко сможешь купить другую концессию в Замбии или Ботсване, а то и пятидесятитысячеакровое ранчо в Южной Африке. Ведь это целых полмиллиона. Сам подумай.
Шон так резко выскочил из-за обеденного стола, что даже опрокинул на землю тарелку, и ушел не оглядываясь.
Он в одиночестве стоял на краю лагеря и смотрел на реку, где пили воду несколько антилоп-импала, а на толстом суку большого дерева над зеленой водой примостился белоголовый орел-рыболов. Но на самом деле он не замечал ни антилоп, ни огромной птицы.
Он думал о том, каково ему придется на будущий год, когда у него отнимут его концессию. Он задолжал своему брату Гарри почти пятьдесят тысяч долларов, а кредит в банке в Хараре приближался к десяти тысячам. Рима уже говорила ему, что управляющий банка очень хотел бы переговорить с ним, но в свой последний приезд в столицу Шон постарался с ним не встречаться.
Ему было за сорок, а нажить он так ничего и не успел. Скорее всего, отец был бы только рад, если бы он вернулся в семейный бизнес, но сейчас председателем правления был Гарри, а он, скорее всего, был бы не так уж и рад возвращению блудного брата.
Он подумал о кондиционированных офисах, галстуках и темных деловых костюмах, о бесконечных совещаниях с юристами и инженерами, о пробках в часы пик и бензиновой вони города.
Он вспомнил о философских взглядах отца, который, как, впрочем, и брат, считал, что человек должен начинать в компании с самого низа и «проложить себе путь наверх». Гарри начал прокладывать этот путь еще лет двадцать назад, к тому же он любил свое дело, а Шон терпеть не мог бизнеса.
Он подумал о полумиллионе долларов. С такой кучей денег в заднем кармане он бы мог наплевать на управляющего банком, на Джеффри Мангузу, на Гарри Кортни, на весь остальной мир и с легкостью послать их куда подальше.
Наконец он отвернулся от реки и направился по тропинке к палатке Джоба. Тот ел в одиночестве у костра, прислуживала ему самая молодая жена. Увидев приближающегося Шона, он коротко что-то ей бросил, и она ушла. Потом он снял с углей кофейник с кофе, налил кружку и добавил туда сгущенного молока из стоящей рядом банки.
Шон присел на резную скамеечку и взял протянутую кружку. Потом он заговорил на сидебельском:
— Что бы ты подумал о человеке, который отправился следом за Тукутелой в его потаенные места в болотах Замбези?
— Человек столь глупый просто не заслуживает, чтобы о нем думали. — Джоб подул на кофе, чтобы остудить его, и они довольно долго просидели в молчании.
Матату, который в это время спал в своей хижине неподалеку, видимо, почувствовал присутствие хозяина, проснулся и вылез наружу, сонно моргая и зевая на утреннем солнце, а потом примостился у ног Шона. Тот на мгновение положил руку на плечо маленького ндороба, и тот буквально затрепетал от удовольствия. Матату можно было и не спрашивать. Он в любом случае пошел бы с Шоном куда угодно, не задавая вопросов, без малейших колебаний. Поэтому Шон продолжал говорить только с Джобом.
— Джоб, мой старый друг, мы знаем друг друга много лет. Позволь, я скажу тебе еще одну вещь, над которой ты можешь поразмыслить. Монтерро хочет продолжать охоту на этого слона и предлагает за это полмиллиона долларов. Что ты скажешь насчет полумиллиона долларов?
Джоб вздохнул.
— А что тут говорить! Когда выступаем?
Шон стиснул его руку и поднялся.
Рикардо все еще сидел за столом, перед ним стояла чашка кофе, а изо рта торчала сигара. Клодия сидела напротив, и они явно о чем-то спорили. Щеки девушки пылали румянцем, но стоило Шону появиться в палатке, как она замолчала.
— Капо, — сказал Шон. — Ты просто понятия не имеешь, что нас ждет по ту сторону границы. Это почти то же самое, что во Вьетнаме, только американской армии там нет. Ты понимаешь?
— Все равно я хочу туда, — упрямо заявил Рикардо.
— Хорошо. Тогда вот мои условия. Ты подпишешь гарантийное письмо, в котором письменно подтвердишь, что всю ответственность за происходящее берешь на себя. Я ни за что не отвечаю.
— Договорились.
— Далее, я хочу письменное долговое обязательство на всю сумму, в случае твоей гибели оплачиваемое наследниками.
— Неси бумагу и ручку.
— А знаешь что, Капо? Да ведь ты попросту рехнулся.
— Само собой, — улыбнулся Рикардо. — А ты, что ли, нет?
— О, рехнулся еще при рождении! — расхохотался Шон, и они обменялись крепким рукопожатием. Затем Шон вновь посерьезнел. — Я хочу облететь те места на самолете, чтобы убедиться, что нас не ожидают какие-нибудь неприятные сюрпризы. Если там все чисто, мы пересечем границу сегодня же ночью. Это будет означать долгие переходы, причем пойдем мы налегке. Я хочу, чтобы мы управились за десять дней, не более.
Рикардо согласно кивнул, и тогда Шон сказал:
— А теперь советую отдохнуть. Силы тебе еще понадобятся.
Он уже хотел было повернуться и уйти, когда заметил направленный на него полный ярости взгляд Клодии.
— Я свяжусь по радио с Римой, чтобы она прислала сюда самолет. И уже завтра вы будете в столице. А там она посадит вас на первый же рейс в Анкоридж.
Клодия уже собиралась ответить, когда Рикардо накрыл ее руки ладонью.
— Хорошо, — сказал он. — Она уедет. Я позабочусь об этом.
— Еще как уедет, — сказал Шон. — Уж, конечно, в Мозамбик мы ее с собой не возьмем.
* * *
Шон заклеивал липкой лентой опознавательные знаки на крыльях и фюзеляже «бичкрафта», чтобы их не было видно с земли. Он удостоверился в том, что лента прочно держится на металлической поверхности и поток воздуха не сорвет ее. Тем временем Джоб проверил неприкосновенный запас на борту самолета на случай вынужденной посадки. Тяжелую двустволку Шона он заменил облегченной «30.06» с черным прикладом из стекловолокна.
Они взлетели, и Шон сразу круто повернул на запад, удерживая самолет футах в пятидесяти от вершин деревьев. На коленях он держал карту и проверял каждый появляющийся впереди ориентир. Джоб сидел рядом, в кресле справа, а Матату — позади Джоба. Спустя столько лет Матату все еще боялся полетов, его часто укачивало. Поэтому Шон не захотел, чтобы тот сидел у него за спиной: