Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я тебя ношу на себе. Кабы не я, сидела бы ты на своем камне голодная: когда бы ты там чего поймала?
Ворчала и Актиния на Рака:
Я тебя кормлю. Кабы не я, давно бы ты с голоду помер. Ну чего ты можешь поймать своей клешней?
И тоже делала вид, что она недовольна Раком. Так и жили они: Актиния ворчала на Рака, Рак — на Актинию, оба счастливые, а вид у обоих недовольный.
Потом Рак заболел и умер. Одна осталась Актиния. Больше никто не возил ее по морю, и было нелегко ей добывать себе пищу. Она сидела все на той же раковине, что осталась от Рака, и часто слышала, как говорили маленькие рыбки друг другу, показывая в ее сторону:
— Не ходите туда, там Актиния на раковине сидит, щупальцами воду ощупывает.
И никто не шел к ней. И было ей голодно. Она часто вспоминала Рака, а по ночам иногда видела его во сне. Будто подползал он к ней, спрашивал:
— Как живешь, Актиния?
И будто отвечала она ему:
— Плохо, голодно мне без тебя. Зря мы ворчали когда-то друг на друга, ведь нам же хорошо было. Правда, хорошо?
— Хорошо, — соглашался Рак и, вдвигаясь в раковину, предлагал: — Давай я тебя повожу немного.
И снилось ей: будто везет он ее по морю, а она, разбросив в стороны щупальца, ловит, ловит и ловит маленьких рыбок.
Но это было только во сне.
ТРОСТНИК И АВДОТКА
Они жили в одном озере — Тростник и Кувшинка, а у самого берега росла Авдотка. По вечерам, когда Кувшинка закрывалась и засыпала, Тростник стоял возле нее и, покачиваясь из стороны в сторону, шикал на всех:
— Тише. Не видите разве — Кувшинка спит.
И до утра, подняв над собой похожие на мечи листья, он караулил сон ее и все шикал и шикал на всех:
— Тише, ну тише же...
Авдотка прислушивалась к его голосу. Он был нежным и теплым. И ей было немного грустно, что рядом с нею никого нет, кто бы охранял по ночам ее сон. Она немножко завидовала Кувшинке и говорила :
— Почему так бывает: у одних много счастья, а у других — ничего?
Утром, когда всходило солнце, Кувшинка раскрывалась и, отдохнувшая, говорила:
— Как крепко спала я. И мне такие сны хорошие снились. Во сне я видела тебя, Тростник.
При этих словах Тростник светлел, нежнел, и Авдотке опять было немного грустно, что рядом с ней нет никого, кто бы радовался ее снам. Стоял когда- то Мягковолосник — сорвали, и она осталась одна. Вокруг еще были цветы, но его не было, и оттого было грустно. У нее не было больше своей радости, и она завидовала радости Кувшинки. Она слышала, как, наклоняясь, шептал Тростник Кувшинке:
— Ты лучший цветок, который когда-либо рос на нашем озере.
И рассказывал ей сказки из зеленой жизни тростников.
Но однажды Кувшинку сорвали, и озеро будто
сразу опустело. Рядом еще были Кувшинки, но той, чей сон оберегал он по ночам, больше не было, и Тростник потемнел, его похожие на мечи листья обвисли. И Авдотке опять было грустно. Она глядела на него и думала: вот и еще одним одиноким на нашем озере стало больше.
А Тростник покачивался из стороны в сторону и, шевеля засыхающими листьями, шелестел:
— Здесь росла Кувшинка. Ее нет больше...
«И Мягковолосника нет», — думала Авдотка и кланялась Тростнику, Тростник кланялся ей, Кланялся и говорил:
— Ты помнишь, Авдотка, здесь росла Кувшинка. Она была лучшим цветком на озере. Ты похожа на нее. Я рассказывал ей сказки. Хочешь, я расскажу тебе сказку об одиноком Тростнике. Он жил на озере, и у него была подруга...
Тростник рассказывал, шевеля листьями, а Авдотка слушала его и думала: «Я тоже знаю сказку. И когда ты кончишь, я расскажу тебе ее. Я расскажу тебе сказку об одинокой Авдотке. Она тоже жила на озере, и у нее тоже был друг, а теперь она — одна...»
КОМЕТА
Жил во Вселенной Метеорит. Всю свою жизнь он только и делал, что летел вперед и вперед. Позади у него уже осталось много разных звезд и планет, но ни с кем из них он не обмолвился ни словом. Он вообще был неразговорчивым. И, может быть, так бы и прожил свою жизнь молча, если бы не попалась ему на пути Комета. Летела она в ту же сторону, что и он, но только все оглядывалась и говорила кому-то:
— Я вернусь. Жди. Разлука легче переносится, когда знаешь, что тебя ждут.
Она состояла из больших и малых льдинок. Льдинки радостно светились, но в голосе Кометы звучала печаль:
— Я вернусь, вернусь, ты только жди.
— О ком это ты? — спросил Метеорит.
— О моем Солнце, — сказала Комета. — Знаешь, какое оно яркое! .
— Мало ли солнц горит во Вселенной.
— Комета обиделась:
— Я тебе говорю о моем Солнце. Другого такого нет во Вселенной. Если хочешь, ты можешь полететь со мной и увидишь, что я говорю правду. Только, пожалуйста, не разговаривай со мной. Я хочу помечтать о моем Солнце.
Метеориту надоело быть одному, и он сказал:
— Хорошо, я полечу с тобой.
И он полетел рядом с Кометой. Комета была занята своими мыслями. Метеориту думать было не о чем, и он незаметно уснул. Снилась ему звезда Кей- пера. Маленькая, она протягивала к нему белые лучи свои и звала:
— Оставайся со мной, Метеорит. Оставайся со мной.
— Нет, нет,— говорил он, — что ты! Я лечу к Солнцу. -
Проснулся он от резкого крика. Кричала Комета:
— Я вижу Солнце! Я вижу мое Солнце!
И вся пылала от счастья.
Метеорит смотрел и не видел ничего особенного в ее Солнце. Звезда как звезда. В небе есть звезды и крупнее и ярче. А Комета, тая под теплыми лучами Солнца, говорила:
— Я так спешила к тебе, Солнце! Я нигде не задержалась ни на минуту.
— А ты не могла бы прилетать чуть раньше? — говорило Солнце. — Я так устаю ждать тебя. Иногда я начинаю даже думать, что ты больше не прилетишь ко мне.
— Мне и самой хотелось бы прилетать чуть раньше, но путь, что ведет меня к тебе, нельзя пролететь быстрее. Я и так лечу очень быстро. Я даже ни о чем не думаю з пути, только о тебе.
Солнце было радо. Солнце говорило:
— Я тоже все время думаю о тебе... Что это?! Ты опять таешь,
— Таю, — прошептала Комета, — я всегда становлюсь чуть меньше после нашей встречи. Но быть рядом с тобой, моим Солнцем, и не таять! Я не знаю, можно ли это... До свидания. Мне пора.
— Как! — воскликнуло Солнце. — Ты уже улетаешь? Побудь хоть еще немного. Мы так мало бываем вместе, и так долго длится разлука.
Но Комета сказала:
— Мне нельзя задерживаться. Я должна лететь. Но я вернусь ровно через семьдесят шесть лет. Ты только жди меня. Ведь когда знаешь, что тебя ждут, легче переносится разлука.
Улетая, она все оглядывалась и все повторяла:
— Я вернусь, вернусь...
И таяла, таяла...
Когда они уже были далеко и Солнце не могло слышать их, Метеорит сказал:
— Тебе нельзя встречаться с ним: ты таешь в его лучах. И с каждым разом становишься все меньше. И однажды наступит день, когда Солнце будет ждать тебя, но пройдут все сроки, а тебя не будет. Ты не прилетишь к нему никогда: ты растаешь.
И сказала Комета:
— Я знаю: так будет. Но жизнь — радость. Встречи с Солнцем приносят мне большую радость. И я не могу не прилетать к нему. А сейчас, если ты хочешь лететь и дальше со мной, помолчи. Я хочу помечтать о моем Солнце.
Метеорит не сказал ей больше ни слова. Он потихоньку отстал и полетел, другой дорогой. Вокруг так много всего интересного, и так хочется все увидеть, обо всем узнать. Улетая, он слышал тихий голос Кометы: «У каждого в жизни есть свое солнце и приходить к нему надо вовремя».
ГЛАЗА УЖА
Была Лягушка лягушонком, и учили ее старые лягушки:
— Бойся Ужа, бойся поглядеть в глаза ему.
И она боялась. А когда выросла, стала лягушат пугать:
— Бойтесь поглядеть Ужу в глаза.
А почему нужно бояться, не говорила, потому что сама не знала. А узнать хотелось.
Уж жил у речки. Лягушка не раз видела, как черной лентой, извиваясь, полз он по траве и как покачивались потревоженные им цветы.
Иногда, когда было особенно жарко, Уж купался в речке. Она глядела издали, как плавает он среди белых кувшинок. Потом он обычно лежал в тени старой ивы, свернувшись в кольца, и о чем-то думал.
Много раз, когда спал он, Лягушка подползала к нему. Затаившись, глядела на его увитую золотой коронкой голову, на щелки закрытых глаз. Силилась понять: почему его бояться надо. Не понимала. И все- таки боялась.
Но, бывало, стоило Ужу только чуть приподнять
голову, как она сейчас же кидалась в речку, уплывала на противоположный берег, пряталась под черную корягу. Сидела под ней, слушала, как тревожно бьется сердце.
Но однажды решилась: хоть раз да посмотреть Ужу в глаза, чтобы знать, почему его надо бояться.