У меня для тебя подарок.
Словно бабахнутая по голове, ошарашенная и очумевшая, я иду мимо дверей купе, читаю номера. Сзади Валя с семьёй.
— Ты видела Родиона? Обалдеть. Вот это мужик. Вот это любовь! Как же он тебя обожает. Такая милота. Вот за кого надо замуж. Пусть Султанов, — шёпотом, — локти кусает. Не каждый мужчина до такого додумается. Ехать за нами. Ты его бросила, а он…
— Не бросился, — вздыхаю и в полнейшем дурмане дергаю ручку, открывая наше купе.
Глава 31
— Надо было нам с Алёной отдельное купе взять, а то как вы с Андрюшкой будете на одной полке?
— Зато все свои. Вот купили бы мы три места, и что? Подселили бы нам храпящего мужика. Ну нет, увольте.
— Мама, я хочу в туалет. Можно я схожу? — Сползает с верхней полки Алёнка.
— Погоди, милая, я с тобой.
— Мама, я большая!
— А вдруг поезд качнёт, и ты ударишься?
Я стараюсь не думать о нём. Но никак не могу выкинуть из головы, что прямо сейчас он в одном с нами поезде. В одном вагоне. Здесь Алёна. Здесь отец и дочь. Это мучает меня. Поэтому я не хочу, чтобы она шла одна. И точно…
Как только мы выходим из купе, тут же видим стоящего у окна директора. Чувствую очередной приступ внезапного головокружения и, чуть качнувшись, веду дочку вперёд. Я обливаюсь холодным потом. И с бешено бьющимся сердцем стараюсь двигаться как можно непринужденнее.
Он хорош. Впрочем, как всегда. Синие плотные джинсы, коричневый джемпер. Мне кажется, даже если мой шеф поймает самый сильный в мире грипп, то всё равно будет выглядеть как Джеймс Бонд, только что вышедший из океана.
Мы постепенно приближаемся, и он, опершись на перекладину под окном, периодически поворачивается, несколько раз смотрит мне в глаза, а затем только на Алёну. Мне так хочется, чтобы моё сердце реагировало на него менее болезненно, чтобы оно затихло, как замолкает котёнок, свернувшись клубком, угомонилось и больше не билось так часто. Чтобы оно справилось с этой ситуацией.
Как же это ужасно. Испытывать столь острые чувства и так же сильно ненавидеть.
— Привет, Алёна! — улыбается он дочери.
И от этого невозможно вздохнуть. Мне кажется, что дальше я шагаю по качающемуся поезду с ножом в груди. Этот чертов нож семь лет назад убил нас обоих. Я всё ещё чувствую его внутри.
— Здравствуйте, — отвечает ему Алёнка, а потом дергает меня за руку. — Кто это? Я его где-то видела.
И больно, что так сложилось, и в то же время почему-то радостно, когда они смотрят друг на друга.
— Это директор моей школы.
Мы почти доходим до двери в тамбур.
— А откуда он знает моё имя?
— Он всё знает, он же директор.
Вздохнуть тяжело. Открывая перед дочерью дверь, оборачиваюсь. Но лучше бы я этого не делала. Он смотрит на меня не отрываясь. И глаза такие грустные.
Мне плохо, я злюсь и тоскую одновременно. Я не могу так. А ещё я помню его поцелуи и то, как он дышал мне на ушко, то, как прикасался губами. И хотя я уверена, что это наверняка был незакрытый гештальт, всё моё тело трепещет от воспоминаний. Я ему не верю и думаю, что он уже успокоился. Возможно, хочет общаться с дочерью. Но тех чувств, что были у него семь лет назад, давно нет.
Мне так хочется к кому-нибудь прижаться, рассказать, как мне больно внутри, снова стать маленькой, чтобы меня погладили по головке.
Наверняка Султанов просто желает наладить отношения с Алёной, его мучает совесть, поэтому он полез ко мне, возможно, какое-то время он даже будет с нами. Следом появятся юные красавицы, которым я со своими старомодными косами и рожавшим телом в подметки не гожусь. И ему станет скучно.
Я запуталась… Злюсь, страдаю, выношу сама себе мозг. Это ужасно. Стоя в туалете поезда, я понимаю, что, похоже, больна. Все эти перепады настроения, мигрень, метания, всё это очень похоже на неразделённую любовь. Набираю воду в руки, лью себе в лицо. Стучу пальцем по виску. Как я могла? Ну как?! Он же бросил меня у загса, он пропустил семь лет жизни Алёны. Такое никто не простит, и я не прощу! Это же как вылить ушат говна на голову. Жутчайшее унижение. Но почему тогда меня так тянет в коридор?
Мне нужен пустырник и витамины. Нельзя было допускать близости, и уж тем более расслабляться. И сколько я ни буду бить его по лицу, огрызаться и изображать из себя гордую независимую женщину, это не изменит того факта, что я схожу по нему с ума. Это как-то само собой получилось. Я же снова влюбилась, снова ступила на те же самые грабли… Когда он просто появился в нашей школе, когда он соболезновал уборщице в связи с тем, что у неё умер муж, когда, сидя на корточках, лично обрабатывал рану пятиклашке, ободравшей коленку. Когда, беспокоясь о девочке-диабетике, дал её матери полный доступ в школу. Без ограничений. В любое время дня.
А самое главное — то, как он, родной отец, смотрел сейчас на нашу девочку. Это разрывает моё сердце на части.
— Мама, помоги мне! — Едва не падает Алёнка, запутавшись в колготках, и тут же отчитывает меня: — Зачем вообще пошла со мной и не помогаешь?! Только места мало. Ну мама! Ну подтяни!
Вся в отца.
Мы выходим в тамбур, и через окно в двери я вижу, что Султанов уже не один. Что и требовалось доказать. Возле него проводница. Юная стройная блондинка с длинными волосами. Всё, как он любит. И он с ней общается. И я моментально превращаюсь в злую дикую кошку. Мегеру!
С Родионом мне нечего было бояться. С ним спокойно. Он никогда ничего «такого» себе не позволяет. А Султанова страшно на пару минут оставить.
Ревность делает меня совсем глупой, и я сама себя накручиваю. Вот кому нужны такие стрессы? Мне точно нет. Тем более с моей нынешней грудью. Красивый мужик — не твой мужик! И не надо мне ничего этого. Я не верю ему и не простила. Он сам по себе, мы с Алёной сами по себе. Наиграется в отца — и может быть свободен. Ну было у нас и было. С кем не бывает?
— Пойдём, Алён, быстренько.
Опускаю глаза в пол. Видеть его не могу и не хочу. Пусть со своей проводницей вошкается. Уверена, у него всё