- Скажешь тоже пресветлый князь! - прогудел вышедший из ступора Аникита. - Век за тебя буду бога молить, что не дал пропасть на чужбине, и родным всем завещаю.
Мы проделали с боярским сыном тот же ритуал, после чего он провозгласил всем присутствующим:
- Вот что люди! Сие есть действительно великий князь мекленбургский его королевское высочество Иван Жигимонтович. В своих землях он природный государь и потому никакой крамолы в его словах нет.
- Чего вылупился господин Шерстов? - обратился я к местному помещику, - ладно, я добрый сегодня, не стану припоминать, как ты меня самозванцем лаял, но другой раз не спущу! Внял ли?
- Это у себя в землях ты может и природный государь, а здесь просто иноземец без роду и племени! Опозорил дочь басурманин, а еще местничаешь!
- Снова здорова! Окстись болезный, я твою дочку от гибели спас, а ты на меня таковые слова говоришь!
- А как мне еще говорить, когда ты девку ровно кобылу на торгу при всех щупал? Тебе что, а ей одна дорога в монастырь, кому теперь она надобна?
- Не троньте ее, она ни в чем не виновата! - вступил в разговор Казимир, мрачно смотря на дворянина и его сыновей и положив при этом руку на сабельный эфес.
- А это еще что за защитник выискался, да еще с литовским говором? - вызверился в ответ Шерстов, - ты, что ли к ней посватаешься, собака?
- Эй, полегче, любезнейший! - осадил я расходившегося дворянина, - сей муж старинного и честного рода и состоит у меня на службе. А кто на моих людей хвост поднимет, тому я этот хвост и выдеру!
- А раз старинного, то пусть посватается.
- Я готов! - отвечал Казимир, - только веры я не вашей.
- Стоп, стоп, стоп! - Прервал я намечающееся сватовство. - Казимир у меня на службе и венчаться ему недосуг, и вера опять же. Однако сговор не венчание, и коли невеста не против, то отчего бы и нет. Вот война кончится, а там глядишь, и решим, кто какой веры держится.
- Ты чего творишь, - продолжил я, обернувшись к нему, - ополоумел?
- Жалко ее, - вздохнул бывший лисовчик.
- Нет, ты посмотри, жалко ему! - возмутился я, - пол России со своим паном Мухой ограбил, было не жалко, а тут, на тебе, пожалел волк кобылу! Ладно, то-то я смотрю, ты последнее время как мешком ударенный ходишь. Будь по твоему, но помни, если заставят в православие перейти, не взыщи, и на меня не смотри, я тебя сам к попу отволоку. Тьфу ты, пропасть, все зло от баб!
Как видно дворянин Шерстов и впрямь полагал приключившеюся с дочкой беду большим позором и оттого был рад сбагрить ее первому подвернувшемуся. Не прошло и получаса как мы сидели в красной горнице дворянского терема на самом настоящем сватовстве. Самое почетное место по знатности досталось мне, рядом сидел Аникита, дальше сели прочие дворяне и дети боярские из моего бывшего рейтарского регимента. Я с ними всеми тепло поздоровался, называя по именам, кого сам припомнил, кого Аникита подсказал, и они отвечали мне с искренней приязнью. Видать и вправду поминали меня добром.
Чин сватовства тем временем шел своим чередом, а я улучшив минуту спросил у своего бывшего рейтара:
- А вот скажи мне, сокол ясный, ты у нас вроде как сын боярский, а ведешь себя перед Шерстовым точно маркграф перед бароном. Чего я про тебя не знаю, друг ситный?
- Ничего от тебя не утаишь княже, - усмехнулся Аникита, - обманул я тебя, был грех. Роду я старинного и знатного, хотя и обедневшего. Только родню мою всю побили в смуту, а как в полон попал, так и назвался простым сыном боярским. Выкупа за меня все одно платить родне не чем, да и родни той осталось в гулькин нос, тетка, да сестра. Так бы и пропал на галерах, кабы ты нас на службу не позвал.
- Ишь ты, и как ты прозываешься Аникита Иванович?
- Вельяминовы мы.
Как и многие мои сверстники в детстве я зачитывался книгами Балашова, так что нет ничего удивительного, что фамилия эта показалась мне знакомой.
- Ишь ты, от тысяцкого Ивана Калиты, получается, род ведешь?
- Нет княже, - ответил крутнувший головой от моей осведомленности Аникита, - то другие Вельяминовы, а мы Вельяминовы-Хлебовы, от князя Чика ведёмся.
- А чего же сам не князь? Или пращур твой зимой в Москву приехал и вместо титула шубу получил?
- Все-то ты, пресветлый князь знаешь, а простой вещи не понимаешь, - усмехнулся Аникита, - князей на Москве как собак нерезаных, хоть Рюриковичей, хоть Гедиминовичей, хоть Чингизидов, а вот шубой великокняжеской далеко не каждого жаловали.
- Так ты значит у нас боярин?
- Боярин не боярин, а твоей милостью почти две сотни ратных в ополчение привел, да каких ратных! В доспехах, да на хороших конях, да с огненным боем! Мало у кого и из старых бояр таковая дружина, так что и тут я тебя князь благословлять должен денно и нощно. Ты сам-то как здесь оказался?
- Не поверишь, в плен попал к лисовчикам.
- Эва как, а кто же с тобой сладил? Ты княже, не в обиду будь сказано, хоть и худосочный. а биться здоров, хоть на шпагах, хоть еще как. С тобой так просто и не совладаешь.
- Кто сладил? А вон он жених стоит, глазами лупает паразит.
- Бывает же! А дальше что?
- Что что, не видишь утек.
- А..
- А лисовчик теперь мне служит.
- Княже, а чего ты в лесу перед тем как мы пришли делал? И откуда таковая добыча взялась?
- Да так, ничего особенного, лес перед войском Ходкевича подпалил, отчего тот назад повернул и обоза своего немалую часть растерял. Так что если вы ушами хлопать не будете, то немалую конфузию ляхам учините.
- Эй, честной дворянин! - Обратился я к отцу невесты, пока Аникита обдумывал мои слова. - Я своему офицеру за верную службу пожалую не малый фольварк, по вашему деревню, да не в поместье, а в вотчину. А ты нешто свою кровиночку без приданного оставишь?
- Как это без приданного! - возмутился дворянин, - чай не девку чернавку сватаете?
- Княже, а ты чего дальше думаешь делать? - зашептал мне на ухо Аникита, как только я закончил защищать интересы Казимира.
- Да, надо бы мне возвращаться в Новгород, а оттуда в Стокгольм. Сам ведаешь жена у меня молодая на сносях, ждет поди. О плене-то моем весточка я думаю, дошла, а вот о том, что я сбежал вряд ли.
- Князь, а поехали с нами к князю Пожарскому, а? Дороги на Новгород сам, поди, знаешь, не спокойны. А как ополчение ляхов из Москвы выгонит, так я сам тебя до Новгорода провожу, чин чином. Князь же и иные начальные люди в ополчении вельми тебе благодарны, за то, что ты псковского вора побил и ополчению без всякого выкупа или условий каких выдал. Так что встретят тебя как дорогого гостя.
- То, что ты говоришь, Аникита свет Иванович, весьма разумно, только помнишь ли ты что я шведскому королю зять и стою за то чтобы на престол московский выбрали королевича Карла Филипа?
- Помню, чего же не помнить, только я еще помню, что ты говорил, что для свейского короля главное, чтобы Жигимонт польский или сын его Владислав в цари не попали. А еще я помню, что ты предрекал, что выберем мы природного государя из своих. И даже сказал, что это будет сын боярина Федора Никитича Романова, который сейчас в плену у поляков.
- Кто в плену, митрополит тушинский Филарет, или сын его?
- Да оба, только один у Жигимонта, а другой у гетмана Гонсевского в Москве.
- Ну, ладно, уговорил черт языкатый! Только мне, как ни крути, надо хоть весточку отослать.
- Надо так надо, это сделаем.
- Эй, господин Шерстов, - снова встрял в сватовство я, - ну покажи честным людям невесту, чтобы не думали, что ты худой товар сбагриваешь.
На лице дворянина было явственно написано - "чего ты там ирод заморский не видел", но теме не менее он сдержано поклонился и велел слугам привести дочь. При этом он просил "дорогих гостей" не судить ее строго ибо "мала и неразумна". Обычай такой что ли? Тем временем в горницу ввели невесту в сопровождении мамок. Как то так случилось что разглядеть ее раньше у меня не получилось. Из воды я тащил мокрую с перепачканной физиономией девчонку, лица которой толком и не разглядел. Не до того было. Теперь перед моим взором предстала довольно статная девица, с правильными чертами лица. Голова покрыта богато изукрашенным кокошником, так что волос и не видно, однако коса - девичья краса на виду. Вообще, косы у русских девушек в этом времени это что-то с чем-то. Если в моем прошлом времени длинными у прекрасной половины человечества волосы считались, если опускались чуть ниже плеч, то в семнадцатом веке нормой была коса до пояса. У дворянской дочери коса соответствовала самым высоким стандартам, толстая чуть не в руку толщиной и длиною, ну не до пола, но существенно ниже того места на котором невесте сидеть не полагалось в присутствии столь высоких гостей. Глаза, как и положено воспитанной девушке, опущены долу, во всю щеку румянец и что-то подсказывало мне, что это не косметика. Поклонившись гостям, она на мгновение подняла взор, и я чуть не ахнул. Из воды я, как в сказке, тащил лягушку, а сейчас в горницу вплыла белая лебедь.