— Почему среди твоих татуировок есть все, кроме любви? Из-за папы? — смелеет она.
— Я не верю в любовь, — отвечаю сухо. Пусть не выдумывает себе ничего. Мика охуенная, но она не изменит меня такого, какой я есть.
— Но этого не может быть, — удивляется так, будто я сказал ей, что на Марсе есть жизнь. — Это как не верить в воздух, который нас окружает. Если ты его не видишь и не можешь потрогать, это не значит, что его нет! — выдает она на одном вдохе, а затем, отвернувшись, ложится рядом на спину и смотрит в потолок, пока ее грудь скачет вверх-вниз. Детка завелась, и мне это нравится, по хрен на тему разговора.
— Я не верю в то, чего со мной не случалось.
— Хочешь сказать, ты никогда не любил?
Мика по-прежнему на меня не смотрит, но я отчего-то уверен, что голубые глаза уже горят синим пламенем.
— Ты был с Софой два года. — Мне нравится, что Ланская всегда стоит на своем.
— Она мне нравилась, я хотел ее, но любовь? То, о чем пишут в книгах, совсем не похоже на то, что я испытывал к ней. — И немного смахивает на то, как срывает у меня башню сейчас, но я игнорирую мысль. — Это был удачный союз. До поры до времени.
— А как же твои придурки-друзья?
Я тихо смеюсь. В это вся Мика: не стесняясь, в лоб, напролом.
— Слава богу, я на них не залип, а то бы мое сердце разбилось, когда я узнал, что Савва спал с Софой.
Это должно было прозвучать в форме шутки, но выходит довольно жестко и даже злобно. А Ланская не реагирует так, как обычно, и я начинаю подозревать.
— Ты знала?
Мнется, кусает губы, темнит.
— Я видела их, но… не совсем поняла, что я видела, в общем-то.
— А тут и не надо ничего понимать. Все просто! Мой лучший друг, которого я знаю бóльшую часть жизни, ненавидел меня. Почему? Потому что я спал с той, кого, по его мнению, у него увел. И я, блять, должен был каким-то образом об этом догадаться!
Мика грустно усмехается, и я молча пялюсь на нее с немым вопросом. Не пойму, что смешного сказал.
— У меня была похожая история, — объясняет она. — Моя подруга еще со времен школы…
— Да, я помню. Коротышка с красными волосами, которая вечно таскалась за тобой.
Мика улыбается, но продолжает без иронии.
— Она перестала со мной общаться в прошлом году, потому что оказалась влюблена в нашего общего друга, который много лет подряд бегал за мной. — Ланская смеется, когда я хмурю брови, пытаясь не упустить все причинно-следственные связи. — Любовь часто побеждает дружбу, как бы печально это не звучало. Такая у человека сущность — жадная.
— Тогда что в ней хорошего? В этой любви?
— Наташа любит тебя, неужели это, по-твоему, плохо?
— Мама — это другое.
— Хочешь сказать, ты ее не любишь?
— Слушай, — я убираю наушники и сажусь, потирая глаза и голову, которая готова взорваться от перегрузки. — Я ее уважаю, я ей безгранично доверяю, я отдам за нее жизнь…
— Это и есть любовь! — взрывается Мика, машет руками в стороны и хохочет. — Ты так глупо отрицаешь, что любовь есть в твоей жизни!
— К чему вообще этот разговор?
— Я тебя люблю.
Она сбрасывает на меня это, как атомную бомбу. Время замирает, все вокруг перестает существовать, стирается в пыль и оседает радиоактивным пеплом. Она так просто произносит это, как будто говорит, что получила на экзамене пятерку. Как она может спокойно об этом говорить?
— Видишь? Любовь рядом с тобой, как бы сильно ты от нее не бежал.
Мика как будто и не сообщает ничего выдающегося. И я, черт возьми, не понимаю, почему меня так сильно долбит от дурацких слов. Я ведь сотню раз слышал это от той же Софы, но тогда оно не отвлекало, не учащало пульс, пока она не падала ко мне на колени, чтобы удивить новыми пируэтами. Сейчас же все тело и лицо пылают так, словно я в парилке высидел не меньше получаса. Я не могу пошевелиться, не могу думать, говорить, реагировать. Что она натворила?
— Ты мне нравишься, меня к тебе тянет, и я не перестаю тобой восхищаться, — хриплю в ответ, — но я уверен, что это все нельзя назвать таким дерьмовым словом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— И не надо, — шепчет, — пока не надо.
И наперекор своим уверенным интонациям, отвернувшись, всхлипывает, будто все равно ждала, что я прыгну к ней в ноги и сотни раз признаюсь в любви. Это должно бесить меня, злить, да хотя бы раздражать, но сердце рвется на части.
— Мик, я не уверен, что после всего сумею…
— Все хорошо, правда. — Слеза, скатившаяся по ее щеке, говорит о другом. — Мне просто жаль.
— Меня?
— Того, что люди вокруг заставили тебя поверить, что любовь — это плохо.
И вот как? Просто как у нее это выходит? Сука, она бьет точно в цель и подрывает все к херам. Она как тот крохотный камешек, который, попав в лобовое, пускает паутину по всему стеклу. Она ломает систему, весь механизм. И я, хоть убей, не пойму, как она в эту муть по-прежнему верит, если собственный отец предпочитает ей свидание с коньяком.
— Не плачь, — я не узнаю свой нетвердый голос. Мика всхлипывает в ответ. Я подползаю, сажусь рядом, хватаю горячими ладонями ее лицо и заставляю посмотреть на меня. — Не надо, я того не стою.
— Ты стоишь каждой мысли о тебе, — говорит, уничтожая меня и все, что было до нее.
И я целую ее первым. Сам. Я бы целовал ее, даже если бы не ответила, но она крепко цепляется за меня, впивается в мою шею ногтями. Тянет вниз, и я уже читаю ее «да» между строк, но все равно спрашиваю, придавив весом так, что она никуда без моего разрешения не сбежит.
— Ты уверена? — задыхаясь, тихо, в надежде, что она не отступит. Только не сейчас, пожалуйста.
— Я хочу этого больше всего на свете.
Ее ответ — это чистый адреналин прямо в сердце, возвращает к жизни. Забывается всё и вся. И я не могу устоять перед ней, миссия провалена. Ну а если начистоту, откажи она мне, я бы долго и нудно умолял ее передумать.
Глава 23
Мика