Читать интересную книгу Танцы марионеток - Елена Михалкова

Он знал, что завидовали всему: его успеху у женщин, наградам, его выставкам. «Певец ширпотреба» – это было лишь одно из оскорблений, которым его награждали. Но, к счастью, хорошенькие дамы не слушали критиков: им нравилась манера Мансурова, такая реалистичная и в то же время льстившая им. «Мансуров проникает в тайники женской души, – написал о Романе толстый художественный журнал. – Его портреты – это квинтэссенция любви, нежности и восхищения Женщиной. Может быть, в наше время они кажутся незатейливыми, но эта простота искупается искренностью настоящего Художника и Прекрасного Человека».

За эту статью Мансуров тоже поплатился – насмешки над «Прекрасным Человеком» были жестокими. Намекали, что текст написал сам Роман, но это была неправда: он всего лишь заплатил журналистке. Ему хотелось наконец прочитать о себе правду, и он ее прочитал.

Что бы ни говорили вокруг, женщины любили его бескорыстно – чувствовали, что он преклоняется перед ними. Он был такой добрый, нежный, понимающий, готовый бесконечно слушать их истории, ждущий, чтобы ему излили душу. И при этом фантастически красивый! Если бы Мансуров рассказал, что из приписываемых ему десятков романов у него не было и трех, ему бы не поверили. Но это была правда.

Он никогда целенаправленно не искал плотских отношений с женщинами. Одна из них, обнаружив, что Роман не собирается, как она ожидала, соблазнять ее и уводить из семьи, в ярости обозвала его импотентом. Мансурова это даже не задело. Да, он не видел смысл своей жизни в том, чтобы совокупиться с как можно большим количеством красивых женщин, несмотря на то что, видит бог, вокруг него они вились, как бабочки. Сам Роман называл свой темперамент нордическим, хотя ему потребовалось некоторое время на то, чтобы приучить жену считать его сдержанность нормальной, – поначалу Кристина была ненасытной настолько, что это его утомляло и даже пугало. Все-таки люди – не кролики! Они – творцы (во всяком случае, он сам)! К счастью, после года супружеской жизни она угомонилась.

Роман искренне любил ее, и Кристина об этом знала. Он так красиво добивался ее! Знакомые, слышавшие историю их любви, рассказывали ее своим друзьям: женщины – с придыханием, мужчины – со скрытой завистью, замаскированной под насмешку. Они-то были не способны на такие жесты! А вот он способен. Он и не на такое был бы способен ради своей музы.

Потому что Муза была Мансурову необходима. Что-то случалось с ним, когда он видел женщин определенного типа: маленьких, худеньких, как мальчики, двигающихся с неуклюжей грацией, стриженных так, что взгляду открывалась тонкая шейка со всеми ямками-впадинками, хрупкими птичьими косточками. Роману хотелось бесконечно запечатлевать их как воплощение гармонии на земле. Он работал до изнеможения, брался за любые заказы и успешно завершал их – а все потому, что в каждой позировавшей даме ему виделась та единственная, что воздействовала на него как катализатор, запускающий химический процесс.

Они были редки, эти женщины – крупицы бесценного сокровища среди однообразного шлака модельного вида. За всю его жизнь Мансурову встретились всего три таких. И, что самое неприятное, они имели склонность к быстрому старению. Кристина, пленительная Кристина, всего четыре года назад похожая на резвого шалуна-пажа, на его глазах неумолимо расползалась, превращалась в дамочку, стриженную слишком коротко для ее начинающего оплывать лица. Из-за этого он писал все хуже и хуже и сам видел с подступающим ужасом, что во всех его портретах вместо неземного создания проглядывает эта дамочка с намечающимися брылями. За последние полгода он не создал ни одной картины.

Мансуров пришпоривал свое воображение, вслух говоря, что это временно, что ему лишь нужен перерыв, а затем он снова вернется к работе… Но скрывать правду от самого себя было бессмысленно. Его муза уходила все дальше и дальше, и Роман уже предвидел то время, когда у него останутся лишь воспоминания о счастливом периоде его творчества, полном света, красок, цветов и прекрасных ликов, создаваемых им на холстах.

И вдруг – подарок судьбы! Кто бы мог подумать, что старая тощая язва – злость высушила ее тело, но питала ум и душу, если только последняя у нее имелась, – вздумает привести к нему внучку своей приятельницы! Не иначе, захотела похвастаться знакомством с прославленным московским художником. Поначалу он недоверчиво отнесся к ее желанию посмотреть картины и полагал, что старуха выкинет какой-нибудь финт. Она его терпеть не могла, хотя и скрывала это под ледяной насмешливой вежливостью. От нее можно было ожидать чего угодно – но не такого сюрприза!

И что же – теперь отказаться от него? Только из-за того, что Кристина чувствует себя обделенной его вниманием? По губам Мансурова пробежала усмешка. Не могла же она всерьез рассчитывать на то, что будет всю жизнь его вдохновлять?! Он – художник! Он лучше знает, что ему нужно.

А ему нужна эта девочка-веточка, девочка-подросток, юная принцесса с такими глазами, словно ее лишь недавно расколдовали от долгого сна. Юля, Юленька, Юлька.

Ника Церковина возвращалась с прогулки, держа ротвейлеров на поводках – рядом с домом вечно крутились хозяева мелких крысоподобных собачонок, которые поднимали визг, стоило им заметить ее псов. Ника старалась не обращать на них внимания, хотя вопли о намордниках раздражали ее. «Спустить бы на них Весту! Мигом поутихли бы, старые пердуны».

Возле подъезда ошивались двое мужчин, в одном из которых она со смешанным чувством удивления, радости и досады на себя за то, что не оделась поприличнее, узнала сыщика, заходившего к ней несколько дней назад. Ей нравились подобные мужчины – крупные, сильные, матерые, с таким взглядом, словно по ночам они превращаются в волков… Когда-то у Ники был парень из тех, кого Юлька презрительно называла «рабоче-крестьянскими выкидышами». Не сказать чтобы он хорошо трахался, но в чем, в чем, а в неутомимости ему было не отказать.

Ника торжествующе улыбнулась про себя, подходя ближе. Значит, он все-таки вернулся… Фригидная тощая Юлька, у которой были проблемы с парнями, всегда завидовала ее сексуальным флюидам, хотя вслух и уверяла, что никаких флюидов нет, а просто она, Ника, неразборчива. Ха-ха! Вот тебе и нет флюидов. «Утрись, Юленька», – мысленно обратилась Ника к бывшей подруге и тут поняла, что второй мужчина пришел вместе с Сергеем.

Она сразу отметила, что он совершенно не в ее вкусе, хотя и хорош собой. Недостаточно высок, к тому же худой – мускулатуры явно не хватает. То ли дело Сергей с накачанным телом – она видела его бицепсы под майкой, когда он расспрашивал ее о Юльке. И одет парень простовато: линялые джинсы да рубашка навыпуск. Но глаза серые, красивые, морда обаятельная, и вид такой… породистый, что ли. Чем-то он смахивал на иностранца, давно ассимилировавшегося в России, но сохранившего неуловимый налет принадлежности к другому миру.

– Привет! – Сергей улыбнулся, шагнув ей навстречу. – А я тебя жду. Познакомься – это Макар, мой напарник. Ника, у нас к тебе дело.

За час до того, как отправиться к Церковиной, он второй раз выслушал инструктаж Илюшина. И второй раз подумал, что у них ничего не получится. Не говоря о том, что вся затея не имеет смысла, потому что Макар, как обычно, сделал странные выводы из ничего.

В этом месте своих печальных размышлений Бабкин остановился, потому что вынужден был откровенно признать: за способность делать странные выводы из ничего Макару стоило бы давно вручить какой-нибудь ценный приз, потому что удивительное свойство его прозрений заключалось в том, что в девяти случаях из десяти они оказывались верными. Объяснить это логически Сергей не мог. Принять на веру объяснение Илюшина («Поверь мне на слово, мой недоверчивый друг, – скромно говорил тот, – я гений сыска. Уникум») он тоже не мог, потому что бывали случаи, когда Макар все же ошибался. Оставалось только следовать его указаниям, ругаясь про себя и проникаясь уверенностью, что на этот раз Акела все-таки промахнулся.

– Уговаривать ее будешь именно ты, – тем временем объяснял Илюшин. – Судя по твоему рассказу, ты ей понравился. Но не дави на нее ни в коем случае, ясно? Она должна чувствовать себя в полной безопасности и считать, что это ее решение.

– Макар, Церковина нас даже на порог не пустит! Ты бы разрешил постороннему человеку обыскивать твою квартиру?

– На определенных условиях – разрешил бы. Именно это нам и нужно сделать – создать такие условия для девушки. Мотив, понимаешь?

Сергей тяжело вздохнул. Чертовски нелепо себя чувствуешь, собираясь очаровывать молоденькую девушку с сонными глазами и пухлой нижней губой.

– Уверен, что мы ничего там не найдем.

– Может, и не найдем, – не стал возражать Макар. – Но мы должны попробовать.

И вот они пробовали. Объяснить Нике, зачем они собираются обыскать ее квартиру, оказалось сложнее всего: как и предполагал Илюшин, она заинтересовалась причинами куда сильнее, чем самим фактом обыска.