создаётся ли иллюзия этого движения каким-нибудь движением внутри нашего сознания?
Это так должно быть.
И, установив это, мы должны стараться определить, что за движение идёт внутри нашего сознания, т. е. что движется и относительно чего?
Е.П. Блаватская в своей первой книге «Isis Unveiled» («Разоблаченная Изида») коснулась того же вопроса об отношении жизни ко времени и к движению. Она писала:
Как наша планета каждый год оборачивается вокруг Солнца, в то же самое время каждые двадцать четыре часа оборачиваясь вокруг своей оси — и таким образом проходя по меньшим кругам внутри большого, так и работа меньших циклических периодов начинается и совершается вместе с великим циклом.
Переворот в физическом мире, согласно древним доктринам, сопровождается подобным же переворотом в мире интеллекта — духовная эволюция мира идёт циклами подобно физической.
Так мы видим в истории правильное чередование прилива и отлива человеческого прогресса. Великие царства и мировые империи, достигнув завершающей точки своего величия, опять нисходят вниз; и только достигнув низшей точки, человечество останавливается и опять начинает своё восхождение, и при этом высота его подъёма каждый раз увеличивается по закону восходящей прогрессии циклов.
Разделение истории человечества на золотой век, серебряный, медный и железный — это не простой вымысел. Мы видим то же самое в литературе всех народов. За веком великого вдохновения и бессознательной производительности следует век критицизма и сознания. Первый доставляет материал для анализирующего и критического интеллекта другого.
Так же и все великие души, которые подобно гигантским башням возвышаются в истории человечества — как Будда и Иисус в царстве духовных побед, или Александр Македонский и Наполеон в царстве физических побед — были только отражёнными образами человеческих типов, существовавших десятки тысяч лет тому назад и воспроизведённых таинственными силами, управляющими судьбами мира.
Нет ни одной выдающейся индивидуальности во всех летописях священной или обыкновенной истории, прототипа которой мы не могли бы найти в полуфaнтacтичecкиx, полуреальных преданиях древних религий и мифологий. Как звезда, сверкая на неизмеримом расстоянии от Земли в безграничной необъятности неба, отражается в тихой воде озера, так образ людей доисторических времён отражается в периодах, охватываемых нашей историей.
Как наверху, так и внизу. Что было, то будет опять. «Как на небе, так и на земле». («Isis Unveiled», v. 1, pp. 34–35)
Всё, что говорится о новом понимании временных отношений, поневоле выходит очень туманно. Это происходит потому, что наш язык совершенно не приспособлен для пространственного выражения временных понятий. У нас нет для этого нужных слов, нет нужных глагольных форм. Строго говоря, для передачи этих новых для нас отношений нужны какие-то совсем другие формы — не глагольные. Язык для передачи новых временных отношений — должен быть язык без глаголов. Нужны совершенно новые части речи, бесконечное количество новых слов. Пока, на нашем человеческом языке, мы можем говорить «о времени» только намёками. Его истинная сущность невыразима для нас.
Мы никогда не должны забывать об этой невыразимости. Это признак истины, признак реальности. То, что может быть выражено, не может быть истинно.
Все системы, говорящие об отношении человеческой души ко времени — все идеи загробного существования, теория перевоплощения, переселения душ кармы — это всё символы, стремящиеся передать отношения, не могущие быть выраженными прямо вследствие бедности и слабости нашего языка. Их не следует понимать буквально, так же как нельзя понимать буквально художественные символы и аллегории. Нужно искать их скрытого значения, того, которое не может быть выражено в словах.
Буквальное понимание этих символических форм в позднейшей теософической литературе и соединение с ними идей «эволюции» и «морали», взятых в самом узком дуалистическом смысле, совершенно искажает их внутреннее содержание и лишает их всякой ценности и значения.
ГЛАВА XI
Говоря вообще об изложенных в предыдущих главах проблемах времени, пространства и высших измерений, нельзя не остановиться ещё раз на отношении науки к этим проблемам. Для многих представляется загадкой отношение «точного знания» к этим вопросам, которые являются бесспорно самым важным из всего, чего касается в настоящее время человеческая мысль.
Если это важно, то почему об этом не говорит наука? И почему наука наоборот повторяет утверждения, противоположные этому, делая вид, что она не знает или не замечает целого ряда предлагаемых теорий и гипотез?
Наука должна быть исследованием неизвестного. Почему же она не стремится исследовать это неизвестное, на которое ей давно указывают, которое скоро уже перестанет быть неизвестным?
На это можно ответить только то, что, к сожалению, официальная академическая наука только в очень малой части является тем, чем она должна бы была быть, т. е. исследованием нового и неизвестного. А в большей своей части это только обучение тому, что давно уже стало общим местом для независимой мысли или ещё хуже, что уже давно устарело и отброшено как негодное.
Тем более приятно отметить, что иногда даже в науке замечается стремление к исканию новых горизонтов мысли, иначе говоря, что не всегда и не у всех академическая рутина и обязательное повторение бесконечного количества общих мест вытравили любознательность и способность к самостоятельному мышлению.
Хотя и очень боязливо и осторожно наука в лице некоторых своих наиболее смелых представителей за последние годы всё-таки касалась проблем высшего измерения и в таких случаях приходила к результатам почти тождественным с изложенными в предыдущих главах.
В декабре 1911 года, 2-й Менделеевский съезд был открыт докладом проф. Н.А. Умова, посвящённым проблемам времени и высших измерений, под заглавием «Характерные черты и задачи современной естественно-научной мысли».
Доклад проф. Н.А. Умова, несмотря на некоторую его недоговорённость, это событие очень большой важности для науки и несомненно будет со временем отмечено в истории развития точного знания, как необыкновенно смелая и яркая попытка выступить в такой цитадели позитивизма, каким должен бы был быть Менделеевский съезд, с провозглашением совершенно новых идей, в сущности своей, отрицающих весь позитивизм.
Но инерция и рутина, конечно, сделали своё дело. Доклад Н.А. Умова был заслушан в ряду других докладов, напечатан в дневниках съезда и там остался, совершенно не произведя того впечатления разорвавшейся бомбы, какое он должен бы был произвести, если бы слушавшие его больше были в состоянии и главное больше желали бы оценить его настоящий смысл и значение.
Этому умалению значения доклада проф. Умова в значительной степени, конечно, способствовали сделанные им самим оговорки и ограничения, заглавие доклада, не выражавшее его сущности, и общая тенденция, стремившаяся показать, что наука идёт в новом направлении, а не