Алексеев почесал затылок и задумался.
— В общем-то, в твоих рассуждениях что-то есть. Давай попробуем, — разрешил он.
— Ромочка, а что ты готовишь? Тебе этот фартучек очень идет! Просто под цвет глаз!
Так чем мы сегодня питаемся? — я вертелась вокруг Ромки, как лиса вокруг вороны.
— Омлет, — пожал плечами сосед.
— Мама, — простонала я, ощутив приступ тошноты, — лучше бутерброд съем.
— Ты же без моего омлета жить не можешь, — напомнил Алексеев мои слова, сказанные явно сгоряча.
— Так это я в тюрьме не могу, а на воле очень даже запросто!
— Ладно, ты давай звони, а я тебе чего-нибудь сооружу, — неожиданно легко пошел на мировую Роман.
Я подозрительно покосилась в его сторону. Странно! Чего это он такой покладистый? Решил, наверное, не травмировать мою уже сильно пострадавшую психику, а, может, думает, что я и без его омлета помру скоро.
К телефону долго не подходили. «Только бы не ребенок ответил. Боюсь, опять не выдержу и расплачусь». Наконец, в трубке раздался усталый женский голос:
— Слушаю.
— Алло, здравствуйте, — я была предельно вежлива и подпустила нужную грустинку в интонацию, — могу я поговорить с женой Вячеслава Ковалева?
— Вдовой. Я слушаю вас, — повторила женщина.
— Меня зовут Женя. Женя Зайцева. Я вместе с вашим... с Вячеславом училась в школе.
— Знаю, — перебила мадам Ковалева, — Слава много о вас рассказывал. По-моему, он был в вас все еще немножко влюблен. Что вы хотели?
— Можно, я приеду к вам? — неожиданно даже для самой себя ляпнула я. — Нам необходимо поговорить.
— О чем? — удивилась женщина. — А, впрочем, приезжайте. Запишите адрес.
Она продиктовала адрес, объяснила, как лучше проехать, и повесила трубку. В комнату заглянул Алексеев:
— Жень, ну ты есть будешь?
— Ромка, сегодня я еду к вдове Ковалева, — задумчиво проговорила я.
— Вот это номер! Она, видите ли, едет! А я, значит, дом буду охранять и от трехнутого старикана отмахиваться! Госпожа следователь, разрешите полюбопытствовать, а от людей Муллы вы тоже самостоятельно собираетесь отбиваться? Так, может, я в отставку пойду, чтобы вам под ногами не мешаться? А то ведь мы люди простые, мы только в клуб гомиков могем с голыми ногами и искусственным бюстом таскаться, ни на что другое не годны! — Ромка не на шутку разошелся. — Не сочтите за назойливость, но вечером я поеду с вами, уважаемая. Так, на всякий случай! Вдруг дед меня подстрелить захочет, а я один, не у кого защиты просить! Уж не извольте гневаться!
— Да ладно тебе, Ром! Как маленький, ей-богу! Раз так хочется, пожалуйста, поедем вместе, мне не жалко. Чего ты злишься-то?
— Дура, прости господи! — как-то слишком громко рявкнул Алексеев. — Ты пораскинь своими куриными мозгами, Пинкертон недоделанный! А если за ее домом следят или, еще хуже, это подстава? Ты там нарисуешься, тут тебя, миленькую, и примут под белы рученьки! Соображаешь?
Ну вот, что я говорила? Резкий всплеск умственной активности аккурат перед ужином! Естественно, Ромка оказался прав. Придется брать его с собой, может, и правда пригодится. Только насчет куриных мозгов он зря сказал, честное слово! Ох, как ему это аукнется! А пока я невероятным усилием железной воли заставила себя промолчать. Роман, круто развернувшись, отправился на кухню заедать моральную травму традиционным омлетом. Прикинувшись робкой овечкой, я юркнула за ним.
От увиденного обеда меня перекосило, словно Пизанскую башню: в меню, помимо любимого блюда моего заботливого товарища, красовалась яичница. Монморанси, кажется, тоже начал скучать по родному «Вискасу» и укоризненно поглядывал на своего дружка.
— А где бутерброды? — задала я глупый вопрос.
— В холодильнике, — пожал плечами пожиратель яиц, — ты что же, и яичницу не любишь?
— Не то чтобы не люблю, — промямлила я, — но как-то мясного хочется, понимаешь?
— А-а! Момент!
Ромашка с ловкостью фокусника извлек из кастрюли добрый десяток толстеньких и очень аппетитных на вид сарделек. Конечно, наши сардельки нельзя назвать сильно мясными, скорее, бумажными, но выбор — увы! — невелик.
— Ура! — мы с котиком заметно оживились и принялись уплетать сей кулинарный шедевр нашего повара. Ромка тоже забросил в себя некоторое количество с огромным, надо сказать, удовольствием.
Отобедав, мы уставились друг на друга осоловевшими глазами. Ехать никуда не хотелось. Нас одолело непреодолимое желание поспать. Роман облек его в словесную форму:
— Жень, может, это... поспим пару часиков? Подняла ведь нас ни свет ни заря! Так и клонит в сон! — в подтверждение своих слов он широко зевнул.
— Ну да, — зевнула в ответ я, — ты заснешь, а потом тебя только гранатометом поднимешь! Причем вместе с кроватью. Нет уж, дудки! Поехали к вдове!
И только котик промолчал: он уже сладко спал, свернувшись клубком. С завистью посмотрел Алексеев на животное и тяжело поднялся:
— К вдове, так к вдове. Я за рулем.
Кто бы возражал! Быстренько объяснив Ромке дорогу, я притулилась к окошку и с удовольствием задремала.
Проснулась оттого, что кто-то немилосердно тряс меня за плечо.
«Убью», — подумала я и открыла глаза. Разумеется, кто же, кроме Ромашки, мог так усердно трясти меня, словно пыльный мешок?! Что за манеры? Разве так будят спящую красавицу!
— А поцеловать слабо? — сонным голосом спросила я.
— Кого? — опешил Алексеев.
— Пушкина! — я окончательно проснулась. — Уже приехали?
— Ага. Дальше пройдемся ножками. Тут недалеко, метров четыреста. А кого поцеловать-то, Жень?
— Забудь, — махнула я рукой и, грациозно выползая из машины, моментально провалилась по колено в сугроб.
Зима вспомнила о своих правах и обязанностях. На смену недавней оттепели пришел легкий морозец. Солнышко делало попытки прорваться сквозь облака, и зачастую это ему удавалось. Настроение заметно приподнялось, и даже как-то умирать расхотелось в такую погоду. Просто не верилось, что со мной может случиться что-то плохое.