Кассия пригубила портвейна.
— Надеюсь, ты понимаешь, Дант, что не можешь жениться на девушке, имени которой даже не знаешь.
— В наших местах браки довольно часто заключаются и под вымышленными именами.
Кассия пристально посмотрела ему в глаза:
— Скажи мне одну вещь, Дант. Ты честно пытался и не смог до сих пор установить личность Беатрис? Или на самом деле тебе и знать это не хочется?
— Жена, лишившаяся памяти, ничего не может знать о прошлом. В особенности о прошлом своего мужа.
— Ты хоть понимаешь, что говоришь? Ты всерьез рассчитываешь на то, что она никогда не узнает правды? А что, если память к ней вдруг вернется и она поймет, что хорошо знает повесу Моргана? Но даже если и не знает, то, скорее всего, слышала о тебе, если хоть немного пожила в Лондоне. Ты долго отсутствовал в Англии, а отсутствие способствует раздуванию легенды даже из самого незначительного скандальчика. Ты пойми, даже если Беатрис ничего о тебе не знает сейчас, через какое-то время ей все равно станет известно о том, что у тебя было с другими женщинами.
— Ей это уже известно. Кассия удивленно посмотрела на него.
— Я имею в виду Элизу Хэйвлок. Тут все дело в ребенке. — Он сделал паузу и добавил: — У меня ведь объявилась дочь, Кассия.
Кассия застыла с открытым ртом.
— Боже, Дант…
— Элиза умерла от чумы, — пояснил Дант. — И Фебу привезли жить ко мне.
— Так вот почему ты вдруг задумался о женитьбе. Чтобы заполучить подходящую маму для девочки?
— Я только вчера узнал о существовании Фебы. Приехал домой и обнаружил ее сидящей вот в этой самой комнате. Как я понял, среди личных вещей Элизы было обнаружено письмо, в котором она называла меня настоящим отцом ребенка. Когда Овертон прочитал письмо, он немедленно прислал девочку сюда. Сбыл ее с рук. Теперь он о ней и слышать ничего не хочет. Еще и до этого у меня появилась в голове мысль жениться на Беатрис, но, если говорить по правде, приезд Фебы серьезно укрепил меня в этом решении.
Кассия покачала головой.
— Бедняжка… Я имею в виду ребенка. Феба, говоришь? Красивое имя. Могу себе представить ее состояние. Напугана, верно, до смерти. И Беатрис, конечно же, сильно смутилась. Что она сказала по этому поводу?
— Между прочим, она заявила, что Овертон поступил подло, избавившись от ребенка, и что Фебе даже повезло, что она уехала от него. Затем Беатрис «слепила» из меня героя, потому что я относился к Элизе теплее, чем ее законный муж. Но ей почему-то не приходит в голову, что из-за меня Элиза стала изменять мужу,
— Надеюсь, ты понимаешь теперь, что просто обязан установить личность Беатрис? Даже если ее не волнует собственное прошлое, что будет, если ты на ней женишься, а через несколько месяцев вдруг объявится ее муж? Положение твое будет незавидное. Я уж не говорю о том, что Феба лишится уже второй матери. Это будет большой несправедливостью по отношению к ребенку. И по отношению к Беатрис, если уж на то пошло.
— А вдруг мы так никогда и не узнаем, кто она такая? Что тогда? Оставить ее в ближайшем поселке и забыть о том, что мы вообще встречались? Я не могу так поступить, Кассия. Этого не будет.
Кассия внимательно взглянула на Данта. За последние три года они очень сблизились и, несмотря на то что редко виделись, находились в оживленной переписке. Кассия и Рольф несколько раз навещали Данта во Франции. За это время Кассия хорошо узнала своего друга и полюбила его, несмотря на все его недостатки. Она была наслышана обо всех его многочисленных любовных приключениях, но ни разу не слышала, чтобы он хоть с легкой тенью волнения вспоминал про них. В сущности, ей было прекрасно известно, что стоило только Данту почуять зарождение какого-то чувства между ним и его очередной любовницей, он ее тут же бросал, немедленно. Глубоких чувств к женщине Дант терпеть не мог и старательно избегал этого. И все же эта девушка, похоже, покорила его. Просто поразительно! Кассия улыбнулась:
— Должно быть, она необыкновенная.
— Кто необыкновенная? — спросила Беатрис, входя в комнату.
Дант и Кассия промолчали.
— Прошу прощения, что так задержалась. Не сразу нашла ее. — Она показала им ночную рубашку. — Не обессудьте, леди Сигрейв, что у нее такой внешний вид. Она знавала и лучшие дни.
Кассия взяла рубашку в руки и стала внимательно рассматривать. Вид у рубашки и вправду был жалкий, но не вызывал сомнения тот факт, что это была весьма дорогая вещь. Кассия судила по валансьенским кружевам и тончайшему батисту, из которого она была сделана. Один рукав был порван у самого плечевого шва, рубашка была забрызгана грязью и кровью. Кассия вывернула ее наизнанку и тщательно изучила рукава.
Наконец она положила рубашку на стол перед собой и изрекла:
— Мадам Ольга…
Дант и Беатрис недоуменно уставились на нее.
Кассия вновь взяла рубашку в руки:
— Эта вещь была заказана у мадам Ольги в лавке на Сент-Джеймс-стрит.
— Откуда вам это известно? — поинтересовалась Беатрис.
— А вот видите маленькую лилию на изнанке рукава? Это ее фирменный знак. Она все свои вещи метит такой лилией. Смотрите. — Кассия отвернула рукав своего платья и показала тот же самый знак. — Я довольно часто бываю у мадам Ольги, когда приезжаю в Лондон. Что ж, Беатрис, уже сейчас можно сказать, что вы происходите из довольно состоятельной семьи, ибо клиентам мадам Ольги приходится выкладывать немалые денежки за заказанные у нее туалеты. Ручная работа, знаете ли, и еще имя. Полагаю, теперь нам будет легко установить вашу личность. Надо только показать вашу рубашку мадам Ольге и спросить, кто ее заказывал. Она должна узнать свою работу. Я пошлю вперед нас своего грума Кигмана с письмом к Рольфу, чтобы предупредить его о нашем приезде. Завтра же с рассветом мы едем в Лондон. Уверяю вас, Беатрис, что к исходу недели вы уже будете знать свое настоящее имя.
Весь вечер прошел в суетливых сборах и приготовлениях к отъезду, и наутро они покинули Уайлдвуд, взяв курс на Лондон, где их ждала истина.
Две кареты — в первой находился багаж, во второй сидели Кассия, Феба, Дант и Беатрис — удалялись по гравийной дорожке от Уайлдвуда, двигаясь к пересечению Северной и Южной дорог, ведущих в Лондон.
Беатрис была очень взволнована, ибо знала, что возвращается туда, откуда появилась. Но вместе с тем чувствовала странную скованность и тревогу. Она с волнением спрашивала себя: «Почему же у меня такие тревожные предчувствия?»
— Я была один раз в Лондоне, — сказала Феба, подвигаясь к ней ближе. — Мама повезла меня к Доброй Леди, и там нас угостили сдобными ватрушками с ягодками в сахаре. — Выражение личика Фебы тут же стало печальным. — А когда мы вернулись домой, в Дорсет, мама умерла. Мисс Стаутвел говорила, что она пыталась отговорить маму от этой поездки. Мисс Стаутвел сказала, что, если бы мама не поехала в Лондон, она бы не умерла. Но маме очень хотелось свозить меня туда. А мисс Стаутвел говорила, что мама эгоистка. — Она помолчала и потом добавила тихо: — Мне очень понравилась Добрая Леди.