Читать интересную книгу Роман женщины - Александр Дюма-сын

Леон посмотрел с удивлением.

— Вас пугает наше уединенное положение? — спросила она Леона.

— Напротив, я слишком счастлив…

— Не считаете ли вы необходимостью принуждать себя быть любезным, чтоб успокоить совесть?..

— К чему это послужило бы? Вы не любите меня.

— Кто же виноват в этом?

— Конечно, вы.

— Я? Напротив, я всегда была расположена любить вас, — возразила Юлия, снимая рукавчики. — Потрудитесь расстегнуть мне платье.

— С удовольствием. Вы собираетесь лечь спать? — спросил он, окончив предложенную ему работу, намереваясь уйти.

— Разве вы боитесь увидеть в постели женщину?

— Нет; но мое присутствие может помешать ей исполнить свое намерение…

Юлия сняла платье и бросила его на кресло. Она подошла к камину, и отблеск пылавшего огня озарил прелестные формы ее груди, на которые Леон смотрел против своей воли. Плохая действительность может заставить иногда забыть самую лучшую мечту.

— Увы! — проговорил он, не сводя глаз с ее прелестной груди.

«Как видно, — подумала Юлия, заметив смущение и трепет Леона, — каждым из мужчин можно овладеть одним и тем же…» Потом она подошла к кровати и улеглась.

— Ну, — проговорила она, — сядьте около меня и потолкуем.

— О чем могу я толковать в эти минуты? — возразил Леон.

— О том же, о чем говорили.

Леон молчал.

— Который час? — спросила Ловели.

— Одиннадцать.

— Уже! — воскликнула она.

— Приятно слышать…

— Что же, разве я когда-нибудь скучала с вами?

— Да, в этот вечер я глуп до бесконечности.

— Иначе и быть не может, вы влюблены, это пройдет; знаете ли, — продолжала она, — если вы теряете очаровательную супругу, то и девица д’Ерми теряет самого милого мужа.

— А я вам скажу, — возразил Леон, взяв руку Юлии, — что если де Брион приобретает очаровательную женщину, женясь на Мари, то теряет восхитительнейшую любовницу, отказываясь бывать у вас.

— Я не так честолюбива, чтобы могла сравнивать себя с девицею д’Ерми.

— Вы прекраснее ее…

— Нет, начать с того, что мне уже не 16 лет. Разве я была кем-нибудь так любима, как Эмануил любит этого ребенка? Я имела любовников, но не знала любви. А между тем, я еще молода и хороша собою и так же, как другие, имею душу и сердце. Я чувствую в себе еще способность полюбить человека, который бы приблизился ко мне без посторонней мысли и который в моей любви видел бы не одну чувственность и негу; человека, который бы любил меня для себя, а не для меня, который бы не считал себя обязанным платить за мои ласки и которому я могла бы сказать то, чего до сих пор я не смела никому поверить, — мои мечты, мои сладкие и отрадные воспоминания детства, они умрут под пеплом моей истлевшей жизни. Да, — продолжала она, сжимая руку Леона, — я чувствую, что могла бы сильно любить человека, который бы меня понял…

— Еще есть время…

— Увы, нет! А между тем, три месяца тому назад я думала, что это возможно. Признаюсь вам, я думала, что Эмануил будет любить меня. Никогда я не встречала более пылкого человека и более способного встревожить чувство и ум женщины; а он не любил меня… Что же было бы, когда бы в нем действительно кипело это чувство? О, девица д’Ерми будет счастлива! Немного времени я провела с человеком, который будет ее мужем, и вот каждый день одно воспоминание об этом жжет и волнует мне душу…

Юлия говорила это с намерением; расчет ее был безошибочен. Леон почувствовал внезапно, как ненависть к де Бриону проникла в его сердце, и картина любви Мари и Эмануила представилась его воображению. Юлия посмотрела на него пристально; казалось, она хотела прочесть все, происходившее в его душе.

— Теперь, — сказала она, — я не удерживаю вас более.

— Это значит, вы гоните меня.

— Нисколько; но, быть может, вас кто-нибудь ожидает?

— Меня некому ждать; не вы ли сами ждете кого-нибудь?

— Вы забыли, что я приказала всем отказывать.

— Так, значит, вы совершенно свободны?

— И давно; после Эмануила я никому не принадлежала; я не могла встретить человека, который бы стоил его!

Леон молчал.

— Однако, — начал он, — вы не в состоянии же будете так жить долго. Не будь я так ничтожен в ваших глазах, я бы предложил вам себя…

— Вы последний из всех, кому бы я предалась.

— Что породило в вас такое сильное отвращение ко мне? — спросил он, оскорбляясь, против воли, этим ответом.

— Это происходит вовсе не вследствие отвращения, а от боязни.

— Я вселяю в вас чувство страха? Объясните мне это.

— Очень просто. Я легко могу глубоко и страстно полюбить вас, и этот страх был единственной причиной моего отказа.

— Вы просто смеетесь надо мной.

— Нимало. Я вам сказала, что я более других способна полюбить. Принадлежа вам, я могу быть весьма несчастна. Вы молоды, следовательно, нельзя рассчитывать на наше постоянство. Нет, нет! Я не хочу вас… к тому же вы говорите о любви своей ко мне, когда не прошло еще и часа, как говорили о ваших страданиях по другой. Верить вам было бы с моей стороны глупо.

— Юлия, понимайте, как хотите, но клянусь вам, что в вас я вижу единственную женщину, которую я мог бы еще любить.

— Хотите ли знать, что заставляет вас так думать?

— Говорите.

— Желание отомстить де Бриону, полагая, быть может, что он думает еще обо мне.

— Отнюдь нет! Я даже убежден в противном.

При этих словах Юлия побледнела.

— Послушайте, — проговорила она, — поклянитесь мне, что у вас нет никаких связей. Признайтесь, что, кроме девицы д’Ерми, вы никого не любили.

— Клянусь — это правда!

Юлия молчала.

— Ну? — спросил Леон, приближаясь к ней.

— Нет, нет, решительно я не хочу, уйдите отсюда.

— Кто же будет знать? — прошептал Леон.

— О, не это останавливает меня; напротив, принадлежа вам, я не хотела бы скрывать этого, я бы гордилась вами; но этого не может и не должно быть!

И говоря так, Юлия жала руку Леона, желая дать понять ему, что она как бы с усилием противилась увлечению.

— Итак… — проговорил Леон, опускаясь на колени и кладя свою голову на плечо Юлии.

— Три месяца, — возразила она, — в продолжение которых, клянусь вам, никто не прикасался даже к моей руке — хотя, — прибавила она, — это стоило мне величайших усилий… я молода еще, и в жилах моих кипит итальянская кровь.

— Так пусть я буду первым, — сказал Леон, — и если завтра вы почувствуете, что не можете любить меня, вы мне скажете это откровенно.

— На это-то вы, быть может, и рассчитываете всего более.

— Не грешно ли вам так думать, — сказал он тоном упрека и будучи сжигаем огнем желаний.

Он сам обманывал себя, когда думал, что чувствовал себя способным любить эту женщину.

— Я вас замучу ревностью, — сказала она.

— Я не отойду от вас. — «Да и то, — подумал он, — ведь глупо, если я уеду». — Ну, милая Юлия, — прибавил он твердо, обвивая ее руками, — полюбите меня.

— О, как трудно оттолкнуть вас! — возразила Юлия. Глаза ее горели страстью, и притворная дрожь пробегала по ее членам.

— Оставьте меня, оставьте, говорю вам — я позову людей.

И, соскочив с кровати, она бросилась к сонетке; но в эту минуту Леон схватил ее на руки.

Если бы не то состояние страсти, которое затмевало рассудок маркиза, он мог бы вспомнить, что Юлия нарочно удалила своих людей, которых теперь она звала бы напрасно. Леон вышел от нее на другой день в полдень.

В этот же почти час Мари писала Клементине:

«Эмануил только что ушел от нас. Наконец он просил моей руки. Через две недели я буду его женою; я слишком счастлива — молись за меня».

XI

Две недели спустя после рассказанного нами события, в городе Дре, в церкви святого Петра совершилась трогательная и торжественная церемония. Весь город собрался посмотреть на молодых, потому что невеста была известна всем и каждому. Само небо как бы улыбалось счастью новобрачных, и обыкновенно холодный и дождливый декабрь был тих и приятен.

Многие, прежде нас, описывали счастливые браки, а потому мы не будем входить во все подробности настоящего. Церковь, полная народа, цветы, пение, улыбки, пожелания согласия и любви новобрачным — все это уже слишком известно. Престарелый священник, уже знакомый нам, совершил обряд бракосочетания; глаза его были полны слез умиления, так он был тронут желанием молодой девушки обвенчаться в той же самой церкви, которая была свидетельницею ее первой исповеди. Клементина сияла радостью, она была счастлива. После обедни Мари вручила священнику десять тысяч франков.

— Это на ваш монастырь, — сказала она ему.

— Благодарю вас, дитя мое, — отвечал старец, — но вы можете сделать в его пользу еще более: это — молиться за тех, которые придут под сень его, и Бог благословит их, ибо ваша молитва — молитва ангела.