а нутро греет. С этим не спешили – знали, что все схвачено и движется со скоростью колонны.
Но сказать я хочу вот о чем. Не знаю даже, что вы обо мне после подумаете, но когда я шел плечом к плечу с товарищами по работе, невыразимое чувство гордости охватывало меня; и настроение было торжественно-приподнятым, и мы с восторгом кричали «ура» на обращение с трибуны: «Слава труженикам трижды краснознаменного объединения электронного приборостроения “Светлана”!» С одной стороны, тебя охватывала гордость за мощь страны своей, с другой – и пустота прилавков не радовала, и лжи накручено было столько, что народ просто тонул в ней. И в водке тоже. Но хоть стреляйте меня, все равно скажу: было, было чувство причастности к великим делам, к борьбе за мир, за наши свершения… Анекдоты на кухнях разрушали этот высокий образ, но чувство взлета души на демонстрации оставалось…
Потом в означенном переулке мы сдавали полученный инвентарь, разбивались на группы и шли отмечать праздник светлановским спиртом, которого было вдоволь.
Конечно, и ложь была тогда, и показуха, и ударники, и переходные вымпелы, и бонзы партийные на глазах раздувались, – но ведь было и другое, настоящее: радость от своего труда, от успехов участка, цеха, объединения. Пусть смеется тот, кто презрительно называет нас «совками» и лучшей страной в мире считает Израиль – пусть! Но мы жили, рожали детей, учились в вузах, приворовывали с производства, «доставали» дефицит, радовались весне, давали полузнакомым людям в долг, не укрепляли квартир девятислойными металлическими дверями, дрались в очередях за водкой и выстаивали огромные очереди за макулатурными книгами, Было тогда нечто алое в воздухе, когда жили надеждой, Тогда никто еще не читал ни «Архипелаг ГУЛАГ» А,И, Солженицына, ни «Колымских рассказов» Варлама Шаламова, ни стихов и прозы Анатолия Жигулина «Летящие дни», Правда открывалась помалу, да ее еще надо было переварить, эту престрашную правду, чтобы не головой понять, а сердцем почувствовать – это куда же мы приехали?! Весь народ это должен был пережить, все 200 миллионов…
Забыли
Так вышло – случайно посуду разбили – поехала скатерть, и с нею упали три чашки, три ложки и чайные блюдца: три вспышки фарфоровой пыли на солнце в День Конституции, Осколки – в ведро, половицы помыли, поставили снова на прежнее место три новые чашки (опять разобьются!) и ложки, которые были блестящи, как День Конституции. Теперь понемногу мы все позабыли и праздники те, и разбитые чашки, и стол кривоногий под скатертью куцей, и вина, которые пили, а кто-то и День Конституции (Александр Степанов, г, Подпорожье),
…Юная «светлановка» привела на демонстрацию и любимую овчарку с огромным красным бантом на шее, Строгие начальники сначала не хотели пускать их в колонну, но потом кто-то повыше дал добро, и девушка вместе с собакой радостно прошли мимо приветствующих народ трибун, Это было 7 ноября 1967 года, До «перестройки» оставалось целых 18 лет,
Еще о собаках
Наверное, тысячелетия собак приучали люди, к добру приучали, к охоте, к пастушеству, к постромкам. Я верю в собачий разум. Но как мне понять овчарку? Слепого повиновенья я ей не могу простить. По воле Двадцатого съезда закрыли на острове лагерь. Охрана и заключенные отправились на целину. Оставшихся без работы собак списали по акту и передали колхозникам – пускай стерегут дома. Овчарки легко освоились на новом рабочем месте, привыкли к новым хозяевам, к сухой и постной еде, с детьми играли в пятнашки, рычали порой на прохожих, а никого не кусали – ученые были псы. Но вот в молодежный праздник собрался народ в колонну – ребята знамена вздымали, девчата несли цветы, – и лагерные собаки все привязи оборвали и заняли, как по команде, свои боевые посты. Идет колонна на площадь в весенних цветных нарядах, а по бокам, ощерясь, собаки службу несут: попробуй выйти из строя, упасть или оступиться!.. И смолкли в колонне песни, веселье сошло на нет. Я ненавижу овчарок, способных загрызть человека, они одинаково служат крестьянину и палачу. Овчарки – псы, не собаки, не волкодавы – волки… А может, по-человечьи их следует пожалеть? (Александр Яшин † 1968).
Учись, как Родину любить
Лежу в своей комнатке на даче, погода на дворе летняя, лежу-читаю-пишу, никого не трогаю. Ласковый ветерок с Ладоги, сосновый аромат, рядом комарищем звенит электропила – новую баню вызванивает.
Внизу жена с внуком хохочут, но мне их смех не мешает.
– Курсант Раков, вы почему в неположенное время на койке валяетесь?
Мама родная, передо мной стоит, затянутый рюмочкой, младший сержант Владимир Александров! В стартовой батарее он был моим замкомвзвода и распоряжался мной по своему усмотрению. Батарея – это 300 мальчишек со всех городов и весей нашей необъятной Родины, привезенных служить в далекий город Свердловск, в район Уктуса. Нас разбили на 10 взводов по 30 солдат в каждом; в учебном полку к нам обращались «товарищ курсант». За шесть месяцев учебы замкомвзвода Александров обещал сделать из нас настоящих солдат-ракетчиков. Мы еще и присяги не приняли, но «деды» уже научили нас заветной фразе: А НЕ ПОРА ЛИ ТЕБЕ ДОМОЙ ПАРЕНЬ, где число букв соответствует месяцам службы – 24. С каждым месяцем предложение уменьшалось на букву, и было оно написано огромным шрифтом в укромном месте.
Копаясь вилкою в салатеИ друга потчуя вином,Вы говорите о солдате… —А что вы знаете о нем?Что он – постигший цену дружбы, —Гордясь доверием в душе,Почетный крест армейской службыНесет на дальнем рубеже?А между тем, сутуля спину,Ни зги не видя в двух шагах,Он сапогами месит глинуНа колеистых большаках.Иль старшина, шуткуя малость,Ему подносит вместе с тем,Чтоб служба медом не казалась,Гектара два немытых стен…Солдат скоблил места похлеще,Он служит здесь, а не гостит,И если выправкой не блещет —То ранней лысиной блестит.Ведь вместе с тяжестью мундираНа плечи парня из селаЗа судьбы Родины и мираЕще ответственность легла…И парень, месяцы считая,В тоске по дому третий годБез суесловья и роптанийСреди холодных скал живет.И нет страшнее оскорбленьяЕму, познавшему страду,Чем барское пренебреженьеК его мужицкому труду.Виктор Коротаев
За что невзлюбил меня замкомвзвода, не знаю до сих пор – то ли за то, что полковничий сынок, то ли за способность писать стихи в армейскую газету, то ли за мгновенные самоволки до магазина и обратно через забор – только не люб ему был курсант Раков. В наряды я ходил через день – от дежурства по клубу до свинарника, за исключением караула – дела священного, и пока другие курсанты спали положенные часы, я учил пропущенные занятия: «Контакт нормально-разомкнутый, контакт нормально-замкнутый» и другие секретные детали из чрева ракеты по секретным схемам в пронумерованных тетрадях, которые после