Я не предполагал писать об этом. Как уже было сказано, это мои друзья. Я и так уже много рассказывал о них в последнее время и знаю, что им это не понравилось. А падение в воду — это, как они говорят, служебная неприятность. Сильнее всего их огорчает потеря вертолета — они с нежностью относились к старине «Аргусу». Кроме того, когда эта колонка выйдет в свет, они уже снова будут в воздухе, преследуя злоумышленников, ибо такова их обязанность и такая у них работа. Но дело все в том, что после летного, как это называется, происшествия, в промежутке между сообщениями в прессе и объяснениями я прочел нечто такое, что совсем не пришлось мне по вкусу, — речь о высокопоставленном сотруднике государственной безопасности, который, по всему судя, считает ребят из береговой охраны не коллегами, а соперниками. И этот господин, официальный представитель или кто он там еще — да кто бы ни был, — вместо того чтобы выразить профессиональную солидарность и восхищение их работой, заявил, что не слишком удивлен, потому что они «вообще склонны к риску и порой ведут себя как камикадзе».
Не проходите, как говорится, мимо. Я и не прошел. Во-первых, потому, что речь о моих друзьях. Во-вторых, потому, что за их опасную и замечательную работу им платят сущие гроши. В-третьих, потому, что если есть на свете абсолютные антиподы камикадзе, это именно те, с кем я летал на вертолетах «Аргус» и плавал на турбокатерах XJ. Потерпевший крушение пилот за пятнадцать лет налетал три тысячи часов — причем по большей части ночных часов, а тактика наблюдения и преследования, выработанная долгой практикой, — за столько лет службы это было его первое летное происшествие, и все члены экипажа остались живы — школа для аналогичных служб в других странах, где летчики не раз выражали свое восхищение профессионализмом и мастерством нашей СБО. Хочется также напомнить, что если вертолеты других структур нашего государства (обладающих, само собой, неоспоримыми достоинствами) не падают в море во время ночных полетов, то это потому, что они не летают по ночам, не садятся на крошечных пятачках, не подходят вплотную к торговым судам в Атлантике, не преследуют в открытом море груженные гашишем глиссеры на воздушной подушке, не перехватывают их с риском для жизни, не прыгают к ним на палубу с борта турбокатера или геликоптера, покуда суденышко злодеев пляшет на волне со скоростью пятьдесят узлов. Я сужу об этом не по рассказам и не с чужих слов — я видел все это собственными глазами, и турбина иной раз заглатывала камень с берега, и порой волны били в кабину или захлестывали полозья «Аргуса», из которого я наблюдал то, о чем сейчас повествую. Не разбив яиц, яичницу не сготовишь. А ради чего идут они на этот профессионально выверенный риск — идут, несмотря на то что их мало, что личный состав не обновляют и не пополняют молодежью, а их пресс-бюро и служба связей с общественностью демонстрируют вопиющую некомпетентность, и на то, что над СБО постоянно висит угроза ликвидации по причине сокращения штатов либо того, что штаты эти якобы вышли в тираж и не ловят мышей, — да-с, так вот об этом следует спросить министерство финансов: оно может обнародовать кое-какие потрясающие цифры, касающиеся результатов борьбы с наркоторговлей в Испании.
Короче говоря — убедительно вас прошу: не лезьте к ним. Никакие они не камикадзе, не добытчики адреналина любой ценой и не хвост собачий. Совсем наоборот — высокоэффективные профессионалы, рискующие жизнью, потому что этим риском снискивают себе хлеб насущный. Спокойные, отважные, надежные парни, которых я имею честь и удовольствие считать своими друзьями.
Морской сброд
Вот, значит, как. Я смотрю на фотографии — «Престиж» погружается в воды Атлантики, а осрамившийся капитан Апостолос Магоурас[46] стоит на суше между двумя жандармами, — и думаю, что, несмотря на всю модернизацию, на спутники и всякий прочий прогресс, море остается таким же, как было всегда, — стихией враждебной и злобно-безжалостной, и недаром боги покинули этот мир десять тысяч лет назад. У моря — свои неукоснительные законы, один из которых гласит, что нет никаких законов, а все движется исключительно случаем. Океаны кормят, обогащают, но они же — разоряют и губят мореплавателей. Разумеется, времена меняются, меняются и нравы. Сейчас все информатизировано, оцифровано, превращено в биржевые котировки, идет первым номером в выпусках новостей по ТВ, и даже «гламурная пресса» мелет свою обычную чушь, делая вид, что разбирается в вопросе. Сейчас и экологические бедствия на нашей серой планете, неуклонно катящейся к известной матери, стали еще опустошительнее и непоправимее. Но за пределами экологии некомпетентность властей, демагогия, невежество, благие намерения, морское право и всякое такое прочее остались точно такими же, какими были. Море по-прежнему бороздят и эксплуатируют те, кто ищет себе пропитания, кто нарушает нормы и предает принципы, потому что у них есть счета, которые надо оплачивать, и дети, которых надо кормить. Тщеславие, которое надо тешить «БМВ», дорогие (во всех смыслах) дамы, которых надо обувать и одевать, и перед лицом всего этого понятие «завтра» для них просто не существует. На суше это еще кое-как прокатывает, но когда поднимаешься на палубу, дело меняется. И то, что так славно выглядит в приключенческих романах, ужасает в заголовках газет — контрабандисты, наемники, пираты… Почти никто еще не сказал почему-то, что капитан Мангоурас выбросился на берег, делая то же, что делает всякий моряк со своим поврежденным, но все еще управляемым кораблем, — он искал убежище. Гавань. Укрытие.
Так вышло, что я их знаю. Не так чтоб очень уж хорошо, но достаточно. Узнал, во-первых, в ранней юности, благодаря, скажем, роману Травена «Корабль мертвых» или конрадовскому «Лорду Джиму»: оба очень хорошо объясняют, о чем идет речь, — плавание на борту «Йорика» или «Патны» многому учит читателя. И позже, когда, как всякий, кто часто бывает в море и заходит в порты, я видел их то там, то здесь — видел их старые ржавые корпуса и название, переписанное раза четыре или пять, видел, как сверкают бортовые номера и вьются флаги — совершенно немыслимых стран. Я видел, как они опорожняют льяло или танки в нефтяном пятне, как блуждают наподобие Летучих Голландцев у берегов Африки и Америки, как стоят у причалов — с командой или без, — арестованные за перевозку наркотиков. Я слышал их перебранку по радио, когда на полном ходу стоял вахту и вглядывался — не покажутся ли их треклятые красные и зеленые огни. Есть у меня и более конкретный опыт — как, например, произошедший тридцать четыре года назад мой первый контакт с кораблем-призраком: я и о нем расскажу как-нибудь, когда накушаюсь должным образом. Или то, о чем вспомнит Пако-Мореход, — как в безлунные ночи подходит к острову Эскомбрерас корабль с грузом «Джонни Уокера» и «Уинстона Черчилля», а карабинеры смотрят в другую сторону. Или то, о чем поведают в баре «Сандерленд» в Росарио, — как однажды вечером корабль сказал «буль-буль-буль» и пошел ко дну, а дело, как на грех, было накануне истечения срока страховки. Или про одного малого, который разбогател, доставляя куда надо нигерийский сырец. Или про плавучие склады металлолома, груженные оружием и провиантом, и в конце 70-х — начале 80-х я отслюнивал немалые суммы в долларах (из кассы газеты «Пуэбло») их капитанам и арматорам, чтобы брали меня на борт в греческих, турецких и кипрских портах и доставляли в Сидон, Бейрут или Джунию: в тех краях тогда как раз шла война. Один из этих капитанов даже стал моим другом — в «Тайном меридиане» он носит имя Сигурда Рауфоса, — а 2 июля 1982 года в десяти милях западнее маяка острова Рамкин он, наплевав на израильскую блокаду, удрал от израильского же патрульного катера, и я, сказать по правде, ни жив ни мертв, сидел на палубе, подложив под задницу собственный рюкзак.