Шум в театре был похож на жужжание сотен пчел в маленьком улье. Пьеса должна была начаться уже пятнадцать минут назад, но не было видно никаких признаков, что занавес скоро поднимут.
Как будто по ее команде, одну за другой погасили свечи в верхнем канделябре, оставив только бра между ложами, расположенные так, чтобы не соприкасаться с массивными драпировками. Создавалось впечатление, что свечи очерчивают каждую ложу, взывая к другим зрителям: смотрите, здесь настоящее представление. Разглядывайте эти диорамы, выставленные для вашего удовольствия.
Именно в этот момент и прибыл Джеред.
Он уже перестал пытаться узнать, как его жена получает информацию. Будь это служанка или горничная, или Чалмерс, его словоохотливый камердинер, — не важно, но каким-то непостижимым образом Тесса умудрялась предугадывать его намерения на вечер и следовать за ним. Или, как сейчас, затаилась в ожидании его появления — как хитроумный терпеливый паук. Один из капельдинеров предупредил Джереда о ее присутствии как раз вовремя, чтобы арендовать другую ложу.
Она была одета в платье бледно-розового, изысканнейшего цвета. Трудно выглядеть более привлекательно.
Он окинул мрачным взглядом переполненный театр, уверенный, что каждый зритель больше следит за ее улыбкой, чем за пьесой. Жаль. Они не увидят то, чего так очевидно ожидали.
Его гости собрались вокруг него, когда заиграла музыка. Сам он устроился в углу — место, откуда его не сразу можно было заметить. Он не хотел провести весь вечер, переглядываясь со своей женой и добавляя пищи для сплетен. Какие бы трудности он ни испытывал с Тессой, им лучше оставаться в тайне. Ради нее же. Он же не собирался, в конце концов, причинить ей боль. Только немного укротить.
Он снова избегал ее. На этот раз вот уже почти пять дней. Это было не особенно трудно делать — факт, который очень усиливал его раздражение.
Его компания в этот вечер была пестрой. Три дамы и двое мужчин. Идеальное сочетание пар. В этот вечер женщина с угольно-черными глазами и гривой рыжих волос не один раз сделала ему недвусмысленное предложение. Она довольно мила, это правда. И вполне доступна. Видимо, ищет покровителя.
Его правая рука приподнимала драпировку, почти скрывающую его, левая оставалась лежать на колене, бессознательно выстукивая какой-то ритм по ткани брюк.
Почему Тесса здесь? Чтобы вызвать его раздражение? Этот трюк она проделала довольно ловко. И кто, черт возьми, придумал это платье? Она же практически вываливается из него!
Ну и ладно, он вовсе не собирается обращать на это внимание.
— Я обожаю хороший фарс. А вы, ваша светлость?
Женщина, сидевшая рядом с ним, улыбнулась, ее ресницы опустились. Кокетливый жест, прекрасно отрепетированный, в этом он не сомневался. Он наклонился, улыбнулся, протянул руку и провел пальцем по ее щеке. Такая нежная кожа. Жаль, что она переусердствовала с румянами.
Он бросил взгляд на свою жену. Ее взгляд был прикован к сцене, но на щеках играл румянец, соперничающий с ее платьем. Ему искренне хотелось предупредить ее, чтобы она не вступала с ним в противоборство. У него были превосходящие силы и знание поля боя. Тесса не окажется победителем, вся ее стратегия заранее обречена на провал. Он не настолько глуп, чтобы выказывать свою слабость перед ее прелестями. Она хотела закрепиться в его разуме, в каждой его мысли, сделать так, чтобы весь его мир был «окрашен» Тессой. Фон, который должен был обрамлять его жизнь. Рама для нее. Она хотела не просто партнерства, а объединения, чтобы он пожертвовал своей свободой, нет, самим своим существованием ради их брака.
— Я так благодарна за приглашение в театр, ваша светлость. На самом деле я не хотела идти, но друзья заверили меня, что мне будут рады. — Губы соблазнительницы сложились бантиком.
Черт, как же ее зовут?
— О, разумеется, — произнес он, улыбаясь и пристально глядя в вырез ее платья. Декольте его жены было гораздо глубже.
Джеред откинулся в кресле и стал смотреть на сцену. Первый акт он практически не заметил. Второй запомнился ему тем, что спутница повторила песню Макхита:
Как сумрак ночной разгоняет денница,Мужскую печаль исцеляет девица.Ее голоском, словно звучною скрипкой,Не можем мы, слово даю, не плениться.Розы и лилии — щеки у ней,Губы — налившейся вишни алей.Ласкай ее,Лобзай ее,И в наслажденьеНайдешь спасеньеОт меланхолии черной своей.
Перевод П.В.Мелковой
— Ну разве это не очаровательно, ваша светлость?
И снова его преследовал трепетный образ невинной девушки, дрожащей от возбуждения. Неважно сыграно, хотелось ему заметить. Большинство девственниц не настолько опытны, чтобы прикусывать нижнюю губу и дрожать словно в волнении. Некоторые даже смеялись в самые неподходящие моменты, в тревоге и удивлении распахивали глаза и тихо шептали: «О Боже».
Но ей не нужно знать это, а ему не следует это вспоминать. Джеред послал гневный взгляд через весь театр своей жене. Она смотрела на него.
Ну и какое ему дело? Почему он должен чувствовать, как краска подступает к лицу, как будто он всего лишь пятилетний ребенок, которого застали за какой-то шалостью? Он же герцог Киттридж. А она всего лишь его жена. Он знал свое место в этой жизни. Жаль, что она никак не могла запомнить свое. И, черт возьми, кто она такая, чтобы улыбаться с таким лукавым видом?
Тесса наклонилась в сторону, чтобы ответить на вопрос какой-то старой перечницы, и чуть не вывалилась из платья. Он стиснул зубы, поднял левую руку и щелкнул пальцами. Почти мгновенно появился лакей с серебряным подносом, на котором стояли несколько бокалов. Джеред взял два, протянул один своей спутнице, а второй осушил одним глотком. Еще одно движение пальцев, и ему подали второй бокал. Этот он потягивал медленнее, изучая свою жену поверх стеклянного края.
Почему все-таки она здесь? Чего собирается добиться? Может, она думала заставить его ревновать? Маловероятно, ведь ее спутницы две престарелые дамы. Она ждет кого-то еще? Какого-то мужчину?
Для других жен могло быть обычным делом заводить любовников, но будь он проклят, если позволит Тессе сделать это. Черт, да он убьет идиота, который только подумает прикоснуться к его жене! А Тесса? Ее он выпорет до полусмерти, вот так. Несмотря на ее жалостные крики и мольбы о пощаде, он поднимет рубашку, коснется ее восхитительного зада и...