Читать интересную книгу Тайны спецслужб британской Короны. Провокации Туманного Альбиона - Ефим Черняк

Красивый молодой дипломат рано обнаружил умение соединять способность быть любезным хозяином или желанным гостем на светских приемах с качествами прирожденного политического интригана. Непринужденность в разговоре, сдержанность, остроумие сочетались у него с тонкостью анализа дипломатической ситуации, ловкость в споре — с купеческой прижимистостью в переговорах, он был самоуверен, решителен, холодно беспощаден, не привык брезговать никакими средствами и явно испытывал удовлетворение от собственных хитроумных маневров, продуманного, рассчитанного коварства. Впрочем, продемонстрировав недюжинную ловкость еще будучи секретарем посольства в Мадриде, Гаррис куда менее преуспел в сумеречной прусской столице. Он сам признавался, что нашел берлинских дам куда более податливыми на убеждения, чем престарелый Фридрих II. Небольшими были и плоды усилий Гарриса при дворе Екатерины II. Светские успехи нисколько не приближали его к цели — заключению союза с Россией, столь желанного для Англии в годы войны против североамериканских колонистов и коалиции европейских держав. Гаррис был умным человеком и вскоре понял, что Екатерина ведет с ним сложную игру, время от времени завлекая его надеждой на подписание союзного договора. Как саркастически писал Гаррис, его образ действий очень напоминал поведение одной знакомой ему супруги испанского гранда, десять лет считавшей себя беременной и каждые четыре или пять месяцев вызывавшей акушерку. Не желая следовать этому примеру, Гаррис стал жаловаться на плохое здоровье и в августе 1783 года добился, чтобы его отозвали из Петербурга. Заняв в декабре 1784 года пост посла в Гааге, Гаррис с помощью щедрых денежных субсидий сумел укрепить проанглийскую партию сторонников штатгальтера, ослабить республиканцев, ориентировавшихся на союз с Францией, и подготовить почву для прусской вооруженной интервенции. В сентябре — октябре 1787 года прусская армия оккупировала Голландию.

Версальский двор до последней минуты тешил республиканцев надеждами на французскую помощь, а потом, отступив перед угрозой войны, предоставил их собственной судьбе. Голландия вернулась в сферу английского влияния. Были созданы предпосылки для тройственного союза Англии, Пруссии и Голландии против Франции.

Победа Англии была тесно связана с пониманием того, насколько внутриполитические (прежде всего финансовые) трудности связывали руки правительства Людовика XVI. Успех миссии Гарриса был достигнут в большой степени благодаря применению в широких масштабах методов тайной войны, которая велась для достижения четко поставленной дипломатической цели. Однако главным инструментом, обеспечившим победу, стала прусская армия, вмешательства которой Лондону удалось добиться умелой игрой на противоречиях между европейскими державами.

Легенда о гинеях

Летом и осенью 1789 года во Франции как среди роялистов, так и в широких кругах буржуазии были широко распространены слухи о том, что Англия тратит крупные суммы денег на разжигание «беспорядков». Из переписки французского министра иностранных дел Монморена с французским послом в Лондоне Лялюзерной явствует, что, хотя оба дипломата признавали отсутствие доказательств английского участия в подстрекательстве к «анархии», оно казалось им более чем вероятным. Обоим сановникам, видимо, не приходила в голову мысль о том, насколько не подходил британский посол лорд Дорсет к роли вдохновителя революций («адских козней», по выражению Лялюзерны). Монморен рекомендовал Лялюзерне следить за подозрительными лицами в Лондоне, особенно за Дантоном и его секретарем Паре. (Это письмо Монморена широко использовал знаменитый историк А. Матьез, считавший, что Дантон был подкуплен британской разведкой.)

Почти через два года, 24-го и 27 апреля 1791 г., французское министерство направило Лялюзерне два письма, в которых перечислялись действия английской агентуры во Франции. Посол на этот раз был более осторожен, подчеркивая в своем ответе, что, хотя английское правительство, по его убеждению, использует все доступные ему средства, чтобы поддерживать внутренние беспорядки во Франции, оно вряд ли открыто оказывает помощь недовольным. Посол далее подверг анализу присланную ему информацию. Во-первых, писал он, сведения о том, что известный английский разведчик времен войны против колонистов Пол Уэнтворт действовал на юге Франции, неверны. Лялюзерна считал, что Уэнтворт находится в Голландии, так как если бы он действительно проник во Францию, то, конечно, не остался бы без дела. Дипломат, вероятно, был прав — нет сведений, что Уэнтворт в 1791 году был во Франции. Во-вторых, подвергались сомнению утверждения, что английские заводчики посылают во Францию ружья, пушки и порох, — посол не смог обнаружить никаких доказательств этих поставок. Аналогично обстояло дело и с другой подобной информацией. Представитель Версальского двора добавлял, что ему уже передал такие же сведения некий Браун-Дигнем: возможно, он не сообщал эти сведения в Париж. Браун-Дигнем ранее служил шпионом в Голландии и был рассчитан своими нанимателями.

После смерти Лялюзерны временным поверенным в делах Франции в Лондоне стал известный французский дипломат и разведчик Франсуа Бартелеми (впоследствии член правительства Директории, крупный сановник в эпоху Первой империи и Реставрации). В депешах, посылавшихся в Париж, а потом в своих известных мемуарах Бартелеми обвинял британский кабинет в «вероломнейшем макиавеллизме», в стремлении любой ценой не допустить восстановления «порядка» во Франции. С другой стороны, Камилл Демулен в разгар французской революции утверждал, что Уильям Питт играет в ней такую же роль, какую кардинал Ришелье (добавим, конечно, по распространенной легенде, а не в действительности. — Е.Ч.) — в революции английской. Кроме того, Питт якобы решил взять реванш за помощь, оказанную французами колонистам в Северной Америке. Демулен добавлял: «Наша революция в 1789 году была делом, устроенным британским правительством и частью меньшинства дворянства». Если так мог писать один из активных участников революции, что же говорить о роялистах, которые по свежим следам и много позднее твердили, что Питт вызвал финансовый кризис во Франции в 1788 году, добился созыва Генеральных штатов, организовывал все революционные выступления, не жалея миллионов.

Однако, прежде чем продолжить рассказ о небезынтересных превращениях, которые претерпела эта легенда, отметим, что британский (притом весьма консервативный) историк А. Коббен опубликовал в «Английском историческом обозрении» результаты своего изучения архивных материалов о деятельности разведки Питта во Франции с 1784-го по 1792 год (т. е. до вступления Англии в войну).

Надо ли говорить, что британский кабинет с самого начала решительно отрицал какое-либо участие в начавшихся во Франции событиях. Герцог Дорсет уже 29 июля 1789 года, то есть через две недели после взятия Бастилии, опровергал утверждения об этом. Конечно, подобные заявления стоят мало, но они приобретают полную правдоподобность в устах такой великосветской никчемности, как Дорсет, к слову, в это время больше всего думавшего о собственной безопасности в революционном Париже. Дорсет для доказательства, что Англия не имеет ничего общего с начавшимися волнениями и отнюдь не пытается использовать их и что она не мобилизовала свой флот, напомнил Монморену их разговор в начале июня 1789 года. Дорсет тогда сообщил министру о существовании заговора с целью захвата Бреста. Судя по всему, еще в конце мая 1789 года к Дорсету обратился какой-то аббат, но посол не пожелал его выслушать и даже узнать его фамилию и адрес. Аббат тем не менее пришел во второй раз и на этот раз был принят. Узнав о предложениях аббата, министр иностранных дел Кармартен заподозрил провокацию. Он предписал Дорсету поставить в известность французское правительство, но при этом сослаться лишь на слухи, циркулирующие в Лондоне, с тем чтобы не поставить под угрозу лиц, которые обращаются в британское посольство. В результате, однако, Монморен вообще не поверил Дорсету и счел его сообщение не заслуживающим внимания. С другой стороны, участники этого туманного «брестского заговора» сочли себя преданными английским правительством. Других доказательств английского подстрекательства (кроме ничем не подтвержденных слухов и их столь же голословных опровержений) не имеется вовсе.

Для установления истины полезно выяснить, каковы были затраты на английскую секретную службу министерств иностранных дел, внутренних дел и адмиралтейства. Если исключить расходы на точно известные цели (например, на миссию Гарриса), остаются весьма скромные суммы, никак не свидетельствующие об активности, выходящей за рамки рутинного шпионажа во французских гаванях. В инструкциях Дорсету, когда его посылали в 1784 году в Париж, рекомендовалось приложить крайние усилия, чтобы выяснить намерения Франции в Вест-Индии и условия договоров, которые Версальский двор предполагал заключить с другими европейскими странами. Британское посольство использовало для этой цели всего нескольких, и притом не очень ловких, агентов. Одним из них был некий Сен-Марк, обещавший в 1785 году доставлять копии всех депеш, направлявшихся французским правительством в Индию, и сведения о числе и расположении судов в гавани Рошфор. Через несколько месяцев секретарь посольства Хейлс стал жаловаться на скудость информации, получаемой от Сен-Марка, и предложил рассчитать его. Осенью 1787 года английским шпионом был некий артиллерийский капитан де ля Фонд, знакомый с военным и морским министрами. Он представил сведения о дислокации войск в районе Атлантического побережья и Ла-Манша и другие сведения, за которые ему было выплачено 6 тыс. ливров. Были и другие шпионы. В марте 1785 года Дорсет заплатил 200 фунтов стерлингов за сведения о Тулоне и надеялся за меньшую сумму получить такие же сведения о Бресте, но агент попросту сбежал. В это время английское правительство очень интересовал ход строительства военного порта Шербур. Преемник Дорсета лорд Роберт Фитцджеральд сообщил в апреле 1790 года, что лучше будет воздержаться от затрат на получение информации, которая вряд ли при тогдашнем положении дел во Франции может иметь большое значение для английского правительства. Лорд Гауэр, сменивший Фитцджеральда, кажется, вполне разделял это мнение.