- Можно с тобой поговорить? – спросила Дениз. – Это не займет много времени.
Дениз из тех женщин, которых другие люди считают милыми. У нее приятная улыбка и знатный опыт в демонстрации хороших манер. Однако она такая же милая, как оголодавшая гремучая змея в корзинке, набитой крысами. По крайней мере для меня – приемного «плода ее чрева».
Мы с Дениз никогда по-настоящему не ладили. Она открыто невзлюбила меня с тех пор, как я стала приставать к ней с расспросами о том, как прошло ее детство. В частности, меня интересовало, каково это – бегать по лугам с динозаврами. После этого Дениз стала бросать на меня взгляды из жидкого азота, способные в мгновение ока заморозить самые благие на свете намерения. Своим самым действенным взглядам я научилась как раз у нее. Наверное, я должна быть ей за это благодарна.
Сделав глубокий вдох, я медленно выдохнула, будто уже до смерти заколебалась, шагнула в сторону и жестом предложила Дениз войти. Она застыла, увидев, в каком состоянии моя квартира, и я мысленно стала умолять ее сказать хоть что-нибудь. Что угодно. Мне сойдет любое оправдание, чтобы вышвырнуть ее из моего дома. Мне приходилось мириться с ней в той части моей жизни, которая касалась обязательств перед семьей, и я охотно притворялась, что все путем, в присутствии папы и Джеммы. Но не здесь. Не в моем священном месте. Пусть поцелует меня в задницу, если думает, что я буду улыбаться и терпеть ее снисходительные взгляды под собственной арендованной крышей.
Похоже, Дениз поняла, что к чему, и ее инстинкт самосохранения заработал на всю катушку. Моргнув, она взяла себя в руки и прошла в квартиру, старательно обходя коробки и пару штанов цвета хаки.
Стараясь не задумываться, как там Джемма без штанов, я проводила Дениз в гостиную (то есть шагов пять от двери), села на диван и наградила ее своим лучшим мрачным взглядом.
- Что я могу для тебя сделать, Дениз?
Она села в кресло, приставленное к дивану, и расправила плечи.
- Я только хотела задать тебе пару вопросов.
- А телефон у тебя не работает?
Услышав мой резкий тон, она ощетинилась, потому что не привыкла молча сносить мои нападки. Скромности и сдержанности у нее в крови отродясь не было. Должно быть, Дениз действительно в отчаянии.
- Ты не отвечаешь на мои звонки, - напомнила она.
- А-а, точно. Я и забыла. Так чем могу помочь?
Вытащив из сумочки салфетку, она сняла солнцезащитные очки и стала демонстративно их протирать.
В конце концов, с невероятной осторожностью, я открылась. Дала себе почувствовать эмоции, которые испытывала Дениз. По большей части я постоянно закрыта, потому что чужих чувств слишком много. Еще в старших классах я научилась контролировать, что именно и в каких количествах воспринимаю. А до того жизнь была… скажем так, не сахар. Особенно рядом со зверской мачехой.
Дениз переполняли эмоции, и худшие из них молнией ударили по мне, выбив дух. Страх. Сомнения. Скорбь.
Кто-то умер. Или скоро умрет. Чувства были слишком сильные, чтобы не связать их со смертью.
- Во-первых, я хочу, чтобы ты знала: я верю тебе. Верю в то, кто ты и что умеешь делать.
То есть женщина, которая превратила мое детство в ад как раз из-за моих способностей, теперь вдруг в них поверила. О да. Кто-то где-то точно умрет. Может быть, даже она сама, но мне не хотелось подпитывать праздные надежды.
- Потрясающе! – воскликнула я с наигранным энтузиазмом. – Наконец-то мы станем лучшими подругами.
Дениз меня проигнорировала:
- Я давно знаю, Шарлотта.
Она никогда не называла меня сокращенным именем. Потому что иначе казалось бы, что мы сблизились, а мы ни в коем случае не могли такого допустить. Вдруг ее друзья отвернулись бы от нее?
- Ты же понимаешь, как трудно было тебя воспитывать.
Вот тут я не удержалась. Громко фыркнула и рассмеялась:
- Воспитывать? Так называешь то, что со мной делала?
Все мое детство я только и видела, что ей на меня наплевать. Если я не позорила ее перед друзьями или у меня не шла обильными потоками кровь, она меня не замечала. Для нее я была никем. Невидимкой. Пылью у нее под ногами.
Не то чтобы меня это очень уж задевало.
- У тебя нет детей, поэтому я не жду, что ты действительно поймешь.
Я решила поделиться с ней забавным случаем из жизни, чтобы помочь лучше понять ситуацию:
- Любой, у кого есть дети, должен знать, что когда ты спрашиваешь у маленькой Чарли, кто разбил лампу, а она отвечает, что не знает, то на самом деле она пытается сказать: «Это был парень с бледной прозрачной кожей, который, может быть, умер от удара тупым предметом по голове, хотя скорее всего от того, что подхватил инфекцию из-за многочисленных огнестрельных ран в груди». Но, может быть, я необъективно смотрю на мир.
- С тобой и правда все было необычно, - согласилась Дениз, разглядывая очки.
- Да неужели?
Она не стала возражать, и я чуть не улыбнулась. Понятия не имею, когда я стала такой жестокой тварью. Дениз определенно страдала. Но расплата, как известно, легкой не бывает. Уж я-то знаю.
Как стойкий оловянный солдатик, Дениз, не сдаваясь, шла вперед:
- Ты передашь мне сообщение? То, которое оставил мне мой отец?
И снова я ничего не смогла с собой поделать. У меня отвисла челюсть, и я чуть не рассмеялась ей в лицо. Сейчас? После всех этих лет она вдруг решила, что хочет вступить в клуб, я должна помнить, что сказал мне мертвец, когда мне еще и десяти не исполнилось? Какого, блин, черта?
- Ну что ж, мне тогда было… - я подняла глаза на огромный калькулятор в небесах. – Даже не знаю, четыре или пять, а значит… сколько лет назад? Математика не мой конек.
- Двадцать три, - подсказала Дениз.
- Значит, мне было четыре.
- Знаю, - отозвалась она, сжав пальцами сумочку. – Но еще я знаю, как удивительно устроен твой разум. – Она в упор посмотрела на меня. – Ты никогда ничего не забываешь.
- Ты права. Я очень хорошо помню, как ты надавала мне пощечин в парке на глазах у всех. И как на пляже ты за волосы оттаскивала меня от велосипеда. И, конечно же, я помню, как пыталась передать тебе слова твоего отца, а ты меня отлупила и всю дорогу до папиного бара орала на меня. – Я подалась вперед. – Ты плюнула мне в лицо.
Губы Дениз превратились в ниточку, будто она вот-вот заплачет. Проклятье, а она молодец. Не знай я ее, сказала бы, что она действительно сожалеет о том, что наделала.
- Тогда в парке я была шокирована. То, что ты сделала… - Она глубоко вздохнула, решила, видимо, не зацикливаться на этом упреке и перешла к следующему: - Мое кольцо запуталось у тебя в волосах. Я говорила тебе не лезть на тот велосипед, но ты не послушалась.
Если бы обжигающая ярость могла как-нибудь выйти за пределы моей души, от Дениз осталась бы горстка пепла. Или крошечный обугленный кусочек, похожий на Гитлера, потому что она, хоть убей, очень мне его напоминала. Значит, во всем виновата я? Да как у нее язык повернулся ляпнуть такое?
- И, если ты помнишь, я даже не знала, что мой отец умер, когда ты сказала, что он передал мне послание из могилы. Как я должна была на это отреагировать, Шарлотта?
- Видимо, только плюнув мне в лицо.
Она опустила голову:
- Если я извинюсь, это поможет?
- Не особенно.
- Так ты передашь мне его послание?
Печаль и раскаяние в ее глазах так и пожирали мою решимость. То есть не так чтобы очень, скорее как мышка, откусившая кусочек от головки сыра размером с гору Рашмор. Но этого хватило, чтобы я ответила:
- Ей-богу, я дословно не помню. Там было что-то о синих полотенцах. Или о полотенцах, которые не были синими. Твою мать, не знаю.
Что ж, я выругалась вслух только потому, что знала: Дениз такие выражения ненавидит. Однако толку от моих стараний было мало – она так глубоко задумалась, пытаясь понять, к чему могут относиться мои слова, что и не заметила. Внезапно что-то в ее воспоминаниях заставило ее просиять:
- Погоди-ка.