Читать интересную книгу Три жизни Томоми Ишикава - Бенджамин Констэбл

– Мне не нужна часть, Бабочка. Вы отдадите все.

– Убирайтесь, пока я не позвонила в полицию.

– Успокойтесь. Мы можем договориться и без лишнего волнения. Дышите глубже. Успокойтесь. Вот и славно. Вы сами знаете, что не станете звонить в полицию. Не забывайте, я подписывал свидетельство о смерти.

– Но вы сказали…

– Вы убили ее, Бабочка.

– Это нечестно, вы сами сказали, что дать ей таблетки должен кто-нибудь не из числа персонала клиники.

– Да, верно.

– Вы были сообщником, вы научили меня, что делать, и объяснили как.

Я испугалась.

– Не понимаю, о чем вы. Подозреваю, вы дали Кеико смертельную дозу таблеток, которые можно купить в любой аптеке. Никакой врач, даже тот, который считает дозволительным самоубийство, исполненное с чьей-то помощью – а я так не считаю, – не допустил бы такой жестокий и болезненный способ расстаться с жизнью.

– Ей не было больно!

По моему лицу текли слезы.

– Вы успешно лишили ее возможности выразить боль. Это не значит, что Кеико ничего не чувствовала.

– Неправда, она пила только болеутоляющее!

Он протянул руки, и я, против воли, прижалась к его груди, всхлипывая.

– Все хорошо, все хорошо, – повторял доктор Бастид, ласково гладя меня по голове и спине.

И мне пришла в голову одна мысль.

Я сунула руки ему под пиджак, обняла, пальцами едва заметно поглаживая талию, и почувствовала, как он слегка ослабил объятия. Его движения стали медленнее, я ощутила запах феромонов. Тогда я отстранилась, вытерла глаза и выпрямилась.

– Я недооценила вас, – сказала я. – Но не думайте, будто сделаю «взнос» по доброй воле. Не воображайте, что вы убедили меня или что я настолько легковерна и поверила в вашу ложь. Я соглашаюсь по очень простой причине: у вас есть доступ к компрометирующей информации.

– Я рад, что вы правильно поняли.

– Но я не намерена отдавать вам все, что имею, доктор. Давайте договоримся. Я предлагаю сделку, которая гарантирует, что у вас никогда не возникнет потребности развивать эту историю дальше. Потому что я хочу кое-что оставить и для себя.

– Бабочка, честное слово, здесь не о чем торговаться.

– Может быть, вы и правы, но я не дура. Для моего отца эта квартира очень важна, и он готов купить ее дороже ее рыночной цены. Намного дороже. Если я уговорю его выкупить у меня квартиру, тогда, хоть я и буду ненавидеть вас до конца жизни и найду способ с вами разделаться, вы без всяких проблем получите деньги, а я оставлю себе разницу и не останусь без средств.

– Сомневаюсь, что у вашего отца хватит денег на вторичную покупку квартиры, Бабочка. Он один раз ее уже купил.

– Я тоже сомневаюсь, но позвольте мне с ним связаться. Давайте встретимся завтра за ужином и договоримся окончательно. Клянусь памятью Комори.

– За ужином?

– Не радуйтесь. Я просто не хочу, чтобы вы еще когда-нибудь переступали порог моего дома.

Проблема с информационным шантажом заключается в том, что продолжаться он может вечно. Доктор Бастид был умным человеком, и ему ничего не стоило найти способ до моего последнего вздоха выжимать из меня деньги. Я не сомневалась, что «пожертвованиям» конца не будет.

На следующий день я принарядилась и потратила некоторое время на макияж.

– Вы были правы насчет моего отца, – сказала я. – Ему придется продать собственное жилье, да и то вряд ли хватит. Квартира Комори много для него значит, но выкупить ее он не в состоянии.

– Ладно, – произнес Бастид. – Значит, вы передадите квартиру мне. Я могу все уладить.

– Послушайте, доктор, мы оба в этом замешаны. Предлагаю продать квартиру и поделить деньги.

– Извините, Бабочка, но так не пойдет.

– Вы не понимаете. У меня совсем ничего нет.

– Не говорите глупостей. Ваши родители далеко не бедняки. У вас есть работа. Честно говоря, представления бедной маленькой избалованной девочки из среднего класса о том, что такое «ничего», звучат оскорблением для миллионов людей, у которых нет ни хлеба, ни жилья.

– Да пошли вы. Комори оставила квартиру мне. Я всю жизнь заботилась о ней. И именно я взяла на себя весь риск, когда она умирала. Пожалуйста, не забирайте у меня все.

– Нет.

– О господи… просто не верится, что я это говорю, но я готова переспать с вами. Пожалуйста.

– Нет.

– Ну пожалуйста, доктор. Я серьезно.

– Бабочка, я не желаю превращаться в преступника и толкать вас на путь унижения и проституции.

– Доктор, вы уже превратились в преступника. Мне двадцать шесть, я живу в Нью-Йорке. У меня были парни, и я уже занималась сексом. Подумаешь, одним разом больше или меньше. Вы не самый отвратительный человек на свете. Я не буду особенно страдать. Только отдайте хоть что-нибудь.

– Сколько?

– Половину.

– При всем уважении, Бабочка, ваши сексуальные услуги не стоят половины квартиры. Но вы мне нравитесь. Честно говоря, я бы и в самом деле охотно занялся с вами любовью. Вы получите десять тысяч.

– На любовь не надейтесь. Это будет перепих, и не более того. И не задешево.

– Сколько?

– Пятьдесят.

– Нет.

– Ладно, доктор. Я устала. Не знаю, что еще предложить. Я согласна спать с вами месяц и делать вид, что люблю вас. Если угодно, можете называть меня мамочкой. Я буду принадлежать вам тридцать дней, потом вы получите квартиру и мою ненависть до конца жизни, а я пятьдесят тысяч долларов. Все закончится, и мы закроем тему навсегда.

Доктор Бастид посмотрел на меня, и я с надеждой встретила его взгляд, стараясь не брызгать ядом.

– Договорились, – сказал он.

Я улыбнулась, словно услышала лучшую новость в мире.

– Я выпишу чек, – продолжил он. – А потом могу подвезти вас к моей новой квартире.

– Хорошая идея.

Я уж точно не хотела снова видеть Ги Бастида в моей квартире. По глупости своей я не ожидала, что придется делать первоначальный сексуальный взнос немедленно. Я была не готова. Мне требовалось немного времени.

Блестящий черный «Мерседес» доктора Бастида, к счастью, стоял на улице, а не на охраняемой парковке. Мы поехали, и мои мысли бешено неслись. Через два-три квартала я сказала:

– Я пока еще не хочу ехать домой. Может, покатаемся?

Он взглянул на меня, я улыбнулась в ответ, стараясь выглядеть застенчиво, но притягательно.

– Куда поедем? – спросил Бастид.

– Не знаю. К океану. В какое-нибудь место, где нет ничего, кроме волн.

– Ладно, – согласился он и похлопал меня по ноге.

Я погладила его руку, старательно скрывая отвращение.

Мы помчались через Квинс, к Лонг-Бич и дальше, направляясь на восток вдоль побережья. Ехали целую вечность. Мое сердце так и колотилось, я отчаянно пыталась что-нибудь придумать. За Лонг-Бич мы пересекли мост, ведущий на песчаный остров, поросший кустарником, и свернули с дороги на разбитую тропинку. Я задумалась, кому из нас грозит бульшая опасность, и осмотрелась, надеясь набрести хоть на какую-нибудь идею, но ничего не обнаружила, кроме стальной шариковой ручки, торчавшей в держателе за радио. Вытянув ноги, я посмотрела на свои туфли – сандалии с широким каблуком. Пока мы медленно катили по кустам, Бастид опустил руку мне на колено, сунул ладонь под юбку и нежно погладил бедро.

Наконец мы оказались на берегу, о который сердито бились волны Атлантического океана, и он выключил мотор. Я отстегнула ремень безопасности, полезла в сумочку и извлекла презерватив, потом склонилась к Бастиду и поцеловала его в грудь, одновременно достав из-за радио ручку. Когда я расстегнула брючный ремень, Бастид обхватил мой затылок, пытаясь пригнуть лицом к своей промежности.

Не обращая на него внимания, я принялась расстегивать ему рубашку, затем задрала юбку и уселась верхом, прижавшись спиной к рулю. На мгновение Бастид разжал руки и откинул сиденье назад. Он щупал меня везде. Я стащила топ и, по-прежнему пряча ручку, повела левой рукой вверх по груди Бастида, потом толкнула мужчину назад и принялась искать нужную кнопку, чтобы откинуть спинку еще дальше. Я наклонилась и поцеловала его в шею, в лоб, ткнувшись грудью ему в лицо. Он хотел до нее дотронуться, но я приподнялась и теперь сидела, нацелив левую руку на нужное место.

Правой я сняла сандалию. Когда я занесла ручку, Бастид удивленно взглянул на нее – а мне понадобилось несколько секунд, чтобы найти участочек между ребрами, сбоку от грудины, после чего изо всех сил опустила каблук сандалии на колпачок ручки. Бастид закричал, пытаясь вырваться, но крик прозвучал сдавленно. Он оттолкнул меня, но я сидела, плотно упершись в руль. Я била каблуком, как молотком, а он размахивал руками, цеплялся за мою шею, за запястья, даже ударил в лицо, но я ничего не чувствовала и продолжала колотить по ручке, попадая то себе по пальцам, то по колпачку, и она входила все глубже, щелкая при каждом ударе. Сделав яростный рывок, Бастид почти высвободился, но я держалась крепко – и потянула ручку назад. Она выскользнула, как пробка, и из раны хлынула кровь. Бастид рухнул на спинку кресла, слегка подергиваясь.